Игра, вероятно, закончилась; очнувшись, я увидел, что народ покидает места на стадионе.
Я сделал над собой усилие:
— Прекрасная игра.
— Мы проиграли, — пробормотал Ричи.
А я даже не заметил.
Ричи ободряюще хлопнул меня по спине, давая этим понять, что мое состояние ему известно, и мы пошли к выходу. Спустя полчаса мы сидели в уютном баре, расположенном поблизости от стадиона. Я уставился в меню, надеясь воображением предстоящей еды вызвать аппетит. За последний год я потерял почти двадцать фунтов. Понимая, что пища необходима для поддержания жизнедеятельности, я уделял ей минимум внимания, ел в основном на ходу, не задумываясь, просто набивая желудок, перекусывая чем придется. Цель насыщения бывала достигнута, но удовольствия при этом я не испытывал совсем.
Ханна обладала талантом кулинара, как и ее кузина, Уинтер Адамс, владелица ресторана «Французское кафе» на Блоссом-стрит. Любила экспериментировать, пробуя различные рецепты приготовления, и гордилась результатами. О званых ужинах Ханны ходили легенды среди друзей. Как хозяйка она была всегда естественна, очаровательна и любезна.
— Так что думаешь?
Голос Ричи заставил меня вздрогнуть. Я понял, что он спрашивает о моем выборе меню.
— Лосось на гриле, — ответил я.
— Я, пожалуй, возьму стейк.
У меня стейки всегда ассоциировались с особыми случаями, но сегодня был не тот день, чтобы праздновать. Задолго до того, как я понял, что Ханна проиграла битву с раком, она сказала, что не хочет, чтобы после ее ухода я долго предавался скорби. Она хотела, чтобы ее поминки были так же веселы, как ее званые вечера. Но тогда я просто слышать не хотел о ее смерти. К тому времени она подчинилась неизбежному, а я еще сопротивлялся. У меня не хватило храбрости признать поражение.
Официантка взяла заказ. Принесла пиво и удалилась. Я крутил в пальцах бутылочку с янтарным пивом и хмуро смотрел в стол. Сегодня я плохая компания для Ричи.
— Сегодня ровно год, — тихо произнес он.
Я кивнул, подтверждая, что слышал. Но не стал развивать тему.
— Я скучаю по ней, — продолжал он.
И опять я кивнул. Хотя воспоминания вызывали боль, тем не менее, меня распирало страстное желание говорить о ней без конца. Удержать ее, если не физически, то эмоционально, памятью.
— Трудно поверить, что прошло двенадцать месяцев. — Я и не пытался скрыть печаль в своем голосе.
— Как ты сейчас?
Я пожал плечами. Плохо. Мне плохо, и я просто схожу с ума. Все еще не могу смириться, что это случилось именно с Ханной, такой милой, такой замечательной. Судьба оказалась жестока к ней. И ко мне.
Мы поженились с Ханной, когда я окончил медицинскую школу. Посчитали, что мой интерн при больнице дает возможность нам создать семью уже сейчас. Ханна работала в одном из департаментов регионального отделения сетевых магазинов, делая закупки, и работа ей нравилась. Когда я возвращался домой, вымотанный, выжатый как лимон, она могла меня развлечь рассказами о людях, которых встречала на работе, о забавных происшествиях. Имена я быстро забывал, но человеческие слабости или смешные стороны продолжали жить в памяти. Каждый случай обрастал милыми подробностями и был вполне законченной историей, талантливо исполненной, с добрым юмором. Стоит закрыть глаза, и я могу ясно услышать ее смех. У меня вызывают улыбку воспоминания о первых днях нашей жизни, о тех трудностях, которые мы преодолевали, о тех радостях и счастье, и память об этом поддерживала меня на всем протяжении года без Ханны. В тот день, когда я закончил работу интерна и начал самостоятельную практику в Сиэтле, Ханна выбросила свои противозачаточные таблетки. Мы без конца говорили о детях, о семье, мы оба любили детей. Она хотела троих, я бы удовлетворился двумя. Ханна решила, что лучше нечетное число, и мы решили — троих.
Но она так и не забеременела. Постепенно ею овладевало беспокойство, и я почувствовал, как напряжение перерастает в стресс. После восемнадцати месяцев попыток она решила обратиться к доктору, консультанту по бесплодию, и тут выяснилась причина. Спустя неделю после обращения в клинику Ханне поставили диагноз: четвертая степень рака яичников. К тому времени, когда это обнаружилось, спасти ее уже было невозможно.
Меня не покидало чувство, что я должен был знать, предполагать — что-то не так с Ханной, ведь я врач. Я винил теперь себя за то, что раньше не отправил ее на диагностику. Мне бы обратить внимание на признаки, детали, тогда я, возможно, и догадался бы о причинах ее бесплодия. Но я слишком был занят своей работой, моя голова была забита другими делами. Друзья спорили со мной, например Патрик О'Мэлли, тоже педиатр и мой коллега. Они напоминали мне, как и сама Ханна, что симптомы этого вида не проявляются до самого конца, пока не становится слишком поздно. Я знал об этом тоже, но, виня себя, наказывая себя, испытывал облегчение.
— Помнишь, вы ужинали у нас дома последний раз? Стеф и я принимали вас в тот последний наш вечер, тебя и Ханну? — Голос Ричи опять вывел меня из задумчивости.
Я кивнул. В ту пятницу мы последний раз были в гостях парой. Как раз в тот день мы получили новости, потрясшие нас. Последние тесты показали, что химия мало что изменила и не замедлила процесс болезни.
Расстроенный и подавленный, я хотел отменить ужин у Ричи, но Ханна настояла. Она вошла в их дом с улыбкой, как будто ничего не произошло. Зато я был как комок нервов и с трудом дождался конца. Ханна вела себя как ни в чем не бывало, и если бы я не был в курсе, то никогда бы не догадался.
— Конечно, я помню.
— Так вот, она попросила меня кое-что сделать для нее в тот вечер, — продолжал Ричи.
— Ханна просила тебя? — Пораженный его словами, я поднял голову от своего пива.
Теперь Ричи отвел глаза.
— Пока ты играл в видеоигры с Максом, Ханна поговорила со мной наедине.
Я подвинулся ближе к столу. Громкий звук, рвущийся из телевизора в баре, стал глуше, отдаленнее, каждый мускул в моем теле напрягся, как будто я знал, что скажет Ричи.
— Она сказала мне, что доктора сообщили плохие новости.
Я тупо уставился на пустой стул в другом конце бара.
— В тот вечер я хотел отменить ужин с вами, но Ханна настояла.
— У нее была веская причина, чтобы прийти к нам. Она спокойно объяснила, что надежды больше нет и она скоро умрет.
Я с трудом вынес его слова.
Он тяжело вздохнул:
— Она не боялась смерти, поверь.
— Наверное, потому, что рай и существует для таких, как моя Ханна.
Ричи кивнул, соглашаясь.
— Она смирилась с судьбой задолго до этого. Но Ханна не была фаталисткой, она любила жизнь и хотела жить.
