— Что касается меня… Попадись мне этот «прекрасный принц» на узенькой дорожке, я бы просто придушила голыми руками этого размазню вместе с его мелодраматическими речами! — бескомпромиссно заявила «реалистка до мозга костей» Глория, продолжая орудовать влажной салфеткой.
Наблюдая, как яростно Глория стирает жирную черту с подбородка, Брук едва не скривилась страдальчески. Пожалуй, если Глория не умерит пыл, она рискует лишиться кожного покрова!
Чтобы не видеть этой экзекуции, Брук перекатилась на живот и, упершись подбородком в сжатый кулачок, принялась дочитывать любовный роман.
Вот уже четвертый абзац главный герой продолжал клясться в неистовой любви героине, которая наверняка находилась на грани обморока из-за столь бурного объяснения. Брук пришла к такому выводу потому, что книжная героиня стойко «хранила молчание» и финальное объяснение было страстным монологом изнывающего от избытка чувств рыцаря. Впрочем, шикарный средневековый замок на заднем плане, который в ближайшем будущем должен стать «скромным приютом» героини, обителью счастья и гармонии; породистый жеребец, примчавший влюбленных в это милое местечко, а сейчас по замыслу автора мирно щиплющий травку где-то неподалеку; и все мыслимые и немыслимые богатства, которые прекрасный рыцарь бросал к ногам своей возлюбленной, тоже играли свою роль. Все сразу и в большом количестве — подобные радужные перспективы кого хочешь доведут до полуобморочного состояния!
Наконец, как и предполагала Брук, оглушенная пылким объяснением и радужными перспективами дальнейшего существования героиня — уже почти без чувств! — оказалась в объятиях своего возлюбленного и слабым голосом поведала ему и заодно всем читателям, что — да, да, да! — она, безусловно, отвечает взаимностью и согласна на все, что ее герой предлагает. Детально описанный жгучий поцелуй, не оставляющий простора воображению, венчал сие произведение. После чего следовало нарисованное сердечко в затейливых завитушках, а потом координаты издательства и прочие титры. Брук с некоторым сожалением захлопнула книжку и обнаружила, что Глория забыла про салфетку в своей руке и черную полосу на подбородке и как-то жалостливо рассматривает Брук.
— Что? — насторожившись, поинтересовалась девушка.
— Господи, Брук, неужели все по-прежнему так серьезно?
— О чем это ты?
— Только не делай вид, что ничего не понимаешь. Каждый раз, когда ты читаешь эти романы, у тебя такое лицо…
— Я ведь и обидеться могу, — предупредила Брук.
— О… Прости! Не обращай внимания на мои слова… Но и на свои книжки не обращай внимания. Конечно, ты можешь их и дальше продолжать читать, сколько твоей душеньке угодно, только при этом не воспринимай все написанное, как прописную истину. Потому что все эти дурацкие слова выдумывают неудовлетворенные фантазерки. Ни у одной из них нет мужчины, вот они и пишут всякие бредни, не имея никакого представления о том, как все это происходит на самом деле. В смысле, у нормальных людей.
— Это написал мужчина, Анри Дюваль, — слегка забавляясь, пояснила Брук.
— Тогда… — Глория немного подумала и выпалила: — Тогда он просто ненормальный! И вдобавок живет в какой-нибудь глухомани, где женщин отродясь не бывало. — Глория еще немного подумала и глубокомысленно добавила: — Хотя, возможно, он просто настоящее страшилище, которому на протяжении последних нескольких лет не удавалось затащить женщину в постель.
— А, по-моему, он не только вполне адекватен, но и очень романтичен. Любовь моя… Моя любовь!.. — на все возможные лады пропела Брук. — Такие слова только в женских романах и прочитаешь. Современные мужчины свели отношения между мужчиной и женщиной к простому удовлетворению насущных потребностей, — выдала она фразу, вычитанную в каком-то журнале, и добавила от себя: — Никаких тебе средневековых замков, белых коней и пылких объяснений. Они говорят: «С тобой очень классно, малышка. Давай пойдем к тебе…».
— Или «ко мне» — но это уже реже. А вот еще: «Давай сделаем это прямо здесь и сейчас! Например, на барной стойке!» — подхватила Глория.
— Я и не знала, что кто-то может додуматься до такого… — Представив подобную сцену, Брук невольно хихикнула.
— Может, может! — И Глория продолжила: — И это еще не предел, дорогуша. Есть такие «экземпляры», что просто диву даешься! А уж сколько современных «вариаций» подобных предложений можно получить… Это, знаешь ли, зависит от степени извращения или причудливости фантазии. Но — конечно, это мое личное мнение! — это, по крайней мере, честно. А бывают такие козлы, которые клянутся в вечной любви, а потом сбегают из-под венца!
Глория, одно время не чуравшаяся общения с самыми отъявленными феминистками, на эту тему могла рассуждать часами. Но Брук, находящаяся под впечатлением от прочитанного романа, совсем не хотела вступать в дискуссию с «Глорией-почти-что-феминисткой», готовой разнести весь ее романтический настрой в пух и прах.
Подождав ответной реплики, но так ее и не дождавшись, Глория пожала плечами и вернулась к своему макияжу. А взгляд Брук, переместившийся на прекрасного рыцаря, изображенного на обложке, стал мечтательным. Глория сказала бы «малиновым».
Художник постарался, изображая мужественное и немного хищное лицо в ореоле развевающихся смоляных прядей, но явно переусердствовал с мускулатурой, так и распирающей металлические доспехи. Слабое и нежное существо, находящееся в крепких руках, как-то не вязалось с образом страстной и отчаянной красотки, которая на страницах данного шедевра сумела заарканить этот идеальный экземпляр королевских кровей. Впрочем, пусть это останется на совести художника, самое главное, что принц удался на славу! Вдохнув напоследок от избытка чувств, Брук дотянулась до небольшого секретера, стоящего в изголовье, и сунула книжку в ящик, краем глаза успев ухватить промелькнувший над головой неопознанный летающий объект.
Глория, как всегда, была в своем репертуаре: «неопознанный объект» оказался неаккуратным комочком в черных разводах — бывшим не так давно влажной салфеткой, — который подруга попыталась закинуть в корзину для мусора. По странному стечению обстоятельств попытка успеха не имела: пролетев несколько футов, комок неожиданно резко изменил траекторию и шлепнулся прямо за шаткий столик, стоящий в углу комнаты.
Наверняка все дело было в аэродинамике или в воздушных потоках, гуляющих по комнате, или это были происки нечистой силы. И, поскольку Брук имела очень смутное представление об этих пресловутых воздушных потоках и иже с ней аэродинамике, она больше склонялась к последнему предположению. Как бы то ни было, теперь предстояло забраться под колченогое шаткое чудовище столетней давности и выудить салфетку, которая — справедливости ради стоит отметить! — была далеко не первой и даже не второй.
