Для начала она не обнаружила даже признаков того, о чем с таким жаром повествовала ей Глория: только обшарпанные стены, давно не стиранные занавески, висевшие как тряпки на низких грязных оконцах, и убогую мебель.
Она уже решила, что ничего хуже этого быть не может. Брук поняла, что жестоко ошибалась, в тот момент, когда перед ней предстал преподаватель, которого Глория вот уже три недели не просто расхваливала на все лады — она его боготворила. «Надышаться не могла» — иронично называла это трепетное отношение Брук. «Величайший талант» был хрупок, почти изможден, словно он был узником концлагеря времен Второй мировой войны. Его спутанным волосам наверняка так и не удалось познакомиться с расческой, а горевшие каким-то сумасшедшим огнем глаза «величайшего таланта» окончательно укрепили Брук во мнении, что этот человек не только не в состоянии давать какие-либо уроки, но его место вообще в доме скорби.
Брук уж было собралась заняться спасением подруги, схватив ее в охапку и утащив из так называемой студии от греха подальше, но поймала взгляд Глории: такой же горящий, как и у «узника», в котором читались обожание и веселость одновременно. Несомненно, это был взгляд увлеченного человека, но никак не находящегося под воздействием наркотиков или гипноза. Очень вовремя Брук сообразила, что лучше не раздувать пламя сейчас. Возможно, она сумеет осторожно намекнуть, что это вовсе не то, что нужно Глории.
Она стойко выдержала занятие до конца, а по дороге домой — Глория была довольная и вдохновленная, Брук — подавленная увиденным — позволила себе несмело усомниться в уместности применения гордого звания «студия актерского мастерства» к замызганной полуподвальной комнатушке и в преподавательских способностях Жана-Мари Бриссара. Но даже эта слабая попытка мгновенно раздула тайфун возмущения. Брук еще долго потом сожалела, что не сумела сдержаться.
Как смеет Брук сомневаться в этом величайшем человеке?! Разве она не видит этого блеска, этой непосредственности, этого величайшего гения? Нет, она, Брук, просто не в состоянии разглядеть всего этого в Жан-Мари Бриссаре, и все потому, что она отсталое, ограниченное существо, которое только и может, что читать свои книжонки, вздыхать, лить слезы умиления и тратить время на бесплотные фантазии, и ей, как простому среднему обывателю, невозможно постигнуть всю глубину чувств, порывов и тонкую душевную организацию людей, выбравших профессию Актера. Слово «Актер» всегда произносилось только с большой буквы, и Брук неизменно изумляла эта способность Глории именно так произносить ключевые слова.
Благодарение Господу, что Брук была просто не в состоянии нагрубить в ответ, потому что обладала романтической и очень мягкой натурой и была абсолютно неконфликтным человеком. За все время, что они с Глорией дружат, они даже не поругались ни разу!
— Я буду выше твоих обвинений и этого дурацкого спора и даже постараюсь забыть то, что ты мне заявила о моей причастности к племени средних обывателей! — сказала Брук и этим остудила Глорию гораздо быстрее, чем удалось бы даже при помощи пожарного брандспойта.
Глории пришлось ответить, что у нее тоже натура тонкая и к конфликтам она также неспособна. В итоге подруги сошлись на том, что Брук больше не станет посещать занятия в студии и придержит свое мнение при себе, а Глория взамен перестанет донимать ее дифирамбами. Уж теперь Брук не осмелится озвучивать свое мнение ни за какие коврижки! Даже за миллион долларов! Во-первых, учитывая темперамент Глории, это просто опасно, а во-вторых, в общем-то несправедливо. Ведь лучшая подруга не навязывает ей собственного мнения, так почему Брук позволяет себе учить Лори и делать ей замечания?
— Куда ты отправишься сегодня? — Глория закончила с макияжем и рассеянно кидала в сумочку всевозможные дамские мелочи.
Брук так углубилась в собственные размышления, что не сразу сообразила, о чем Глория спрашивает.
— О, прости, я слегка задумалась…
— Я уже вижу, — с легкой ехидцей проронила Глория. — Так что ты собираешься делать сегодня?
— Пока не знаю… — Брук рассеянно обозрела стену перед собой. — Вообще-то я планировала отправиться в Центр Жоржа Помпиду, а потом немного прогуляться.
— Будь осторожна, на площади всегда уйма народу, — тут же озабоченно предупредила Глория. — И в толчее всегда снуют карманные воришки.
— Я буду предельно осторожна, — пообещала Брук.
— И не забудь взять зонт, — посоветовала Глория. — Синоптики обещали дождь.
— Постараюсь не забыть, — ответила Брук, которая по приезде в Париж не только гораздо чаще витала в облаках, но к тому же стала рассеянней вдвое больше обычного.
— Ладно, мне пора. Желаю хорошо провести время. До вечера, Брук.
— Пока, Глория…
Глория махнула рукой и упорхнула, а Брук еще некоторое время лежала, а потом медленно поднялась и потянулась. Брук хотелось как можно более полно запомнить это ощущение неторопливости, размеренности и свободы, когда не нужно никуда спешить, а просто наслаждаться жизнью. Через две недели парижские каникулы закончатся, жизнь снова пустится в галоп, навалятся прежние проблемы… Но останется приятно щемящее чувство романтичности и окрыленности и горьковатый привкус расставания, словно витающий в воздухе запах приближающейся весны…
Брук схватила блокнот и записала последнюю фразу, чтобы вечером прочитать ее Глории. Блокнот тоже подходил к концу, как и парижские каникулы: он был заполнен аналогичными фразами, напротив которых на полях стояли пометки Глории с комментариями. Может быть, когда-нибудь Брук и решится написать что-то изысканное и легкое, куда обязательно войдут эти фразы. А может быть, приехав домой, она забудет про этот блокнот и найдет его через несколько лет и снова окунется в воспоминания этих дней…
Плавное течение мыслей Брук было грубо нарушено грохотом, раздавшимся за тонкой стеной. Что ж, и существование в Париже не лишено некоторых несовершенств!.. Вслед за грохотом раздалась целая очередь изысканных выражений нецензурного характера. Не иначе как соседи — мать и сын-подросток — снова что-то не поделили. В прошлый раз причиной раздора стала разбитая сыном ваза, а сейчас, судя по накалу эмоций, сын-растяпа умудрился — ни больше ни меньше! — переколотить всю посуду в доме.
Из собственного печального опыта Брук было известно, что скандал мог продолжаться часами и в него могли быть вовлечены ближайшие соседи, в число которых входила и Брук. В прошлый раз Глории подозрительно быстро удалось утихомирить парочку. Но, к сожалению, Брук не обладала ни твердостью, ни решительностью, ни другими очень полезными качествами своей подруги. Поэтому Брук со всей поспешностью пришлось принять единственно правильное в данной ситуации решение: бежать! Что она и осуществила со всей возможной поспешностью.
