— Спокойной ночи, Уильям, сладких снов. — Она задула лампу, легко коснулась его кудряшек и вышла.
Эдвард растапливал второй камин у противоположной стены. Фиона подошла к огню.
— Давно хотел выяснить, да все руки не доходили... Это действительно старинный тип очага?
Фиона внимательно посмотрела.
— Да, он в точности похож на очаги в горной Шотландии. Видите, там есть крюк вешать котелок или кастрюлю. В них лучше всего печь лепешки. У вас есть специальная сковорода?
— Думаю, есть. Вон там все. — И Эдвард показал на нишу. — Это еще от моей бабушки. У нас есть еще походная печка. Она в ней хлеб пекла. Это, конечно, занимало уйму времени, но такого хлеба я больше нигде не пробовал. Его пекли в углях, засыпая форму доверху. Бабушка делала его для нас как деликатес.
— Для чего вы затопили? В комнате и так тепло.
— Просто чтоб светлее было. Я обычно не забываю заливать лампы, но движок выдохся, — мне сказали, что он дважды отключался, пока я был в Квинстоне. Вот я и решил, что двух каминов и одной лампы достаточно, чтобы читать.
Было еще рано, и все трое сидели в тепле и уюте и читали. В старинных креслах было так удобно, несмотря на их допотопный вид. Фиона углубилась в историю озера, но через час встрепенулась и подошла к старинному камину. Укрепив крюк в нужном положении над углями, она достала сковороду, подвесила ее и смазала маслом. Проверив, все ли в порядке, она принесла миску с приготовленным заранее овсяным тестом.
Эдвард поднялся и подошел к очагу:
— Мисс Макдоналд, что это вам взбрело в голову в такое время?
— Ребятишки съели остатки лепешек, а я сказала им, что сделаю еще, да забыла, что тесто не поднимется, раз свет погас и электроплитка остыла. Если завтра мы будем заниматься по расписанию, я смогу напечь чего-нибудь до вечернего чая.
Что означало мычание Эдварда, она не совсем поняла, но про себя усмехнулась. Мужчины не любят, когда над ними берут верх. Он выколотил трубку в камин.
— Что вы делаете? Это же на угли попадет и продымит все лепешки.
— Простите, — с подозрительной поспешностью извинился он и стер пепел ботинком.
Достав из буфета три чашки и три блюдца, он расставил их на маленьком столике у другого камина, затем принес еще банку с желе из красной смородины, кружок сбитого масла и приготовил чай. Пока он доливал чайник, Фиона принесла к столу целое блюдо румяных овсяных лепешек. На скамье лежала кипа газет, Эдвард был явно человек обстоятельный. Он начал с самой старой по времени. Она глянула на аккуратно сложенные газеты, глаза ее загорелись, когда она увидела одну небольшую заметку. Она называлась: «Приехавшая англичанка выступает в защиту хиппи». У нее даже дыхание перехватило. Может, он не запомнил, до какого числа дошел. Фиона взяла подушечку и накрыла газету. Позже она возьмет и сожжет ее. И она стала разливать чай. Эдвард съел почти все лепешки, потом взял сверху газету и принялся читать. Фиона вздохнула с облегчением: он явно не заметил пропажи.
Через какое-то время Эдвард отвез мисс Трудингтон в спальню и вернулся на кухню. Фиона мыла посуду. Он снял скатерть. Все было совсем по-домашнему.
— Все гораздо лучше, чем я думал, — произнес Эдвард, накрывая стол к завтраку. — Здесь вы предстаете в лучшем свете, чем в Эдинбурге, мисс Макдоналд. Я так и думал.
Фиона молча положила последнюю домытую ложку и вышла из кухни, сжав кулаки и не пожелав хозяину доброй ночи.
После обильного снегопада ударили морозы; вершины холмов сверкали, словно окутанные алмазной пылью. Временами выпадал туман, а за ним крепкий мороз, и тогда изморозь покрывала каждую веточку, каждую паутинку, и все это сверкало в прозрачном воздухе серебряной вязью. Даже забор из колючей проволоки превращался в драгоценное ювелирное украшение, а сосны и лиственницы в заколдованные деревья в заколдованном мире.
Мужчины все время были на ногах, целыми днями перегоняя отару с одного склона холма на другой, солнечный. К счастью, особо раскапывать снег им не приходилось, лишь в тех местах, где нанесло сугробы. На дальних пастбищах было бы тяжелее. Охотники на кроликов переместились к стоянкам, где стригли овец.
Фиона понимала, что дети должны помогать взрослым в работе, однако разрешила им пойти на пастбища только при условии, что вечером будет сделано домашнее задание.
Что касается Эдварда, то она старалась сталкиваться с ним как можно реже.
Наступила оттепель, желтая трава высохла, и вскоре под ней стала пробиваться молодая зелень. Фиона со страхом ждала, что со дня на день Эдвард объявит о начале уроков верховой езды. Однажды вечером в пятницу Эдвард обратился к Фионе:
— Надеюсь, у вас есть бриджи, мисс Фиона.
Фионе чуть не стало плохо.
— Да-а. В них удобно было работать в школьном саду. Но... это не бриджи для верховой езды.
— Я знаю. Вы не поедете верхом. Завтра я дам вам первый урок.
Не успела она ответить, как Уильям радостно закричал:
— Вот здорово. Мы все пойдем.
— Ну, нет. Я вам найду работенку, чтоб вы были как можно дальше от загона.
— Но я не хочу учиться ездить верхом, — в отчаянии запротестовала Фиона. — И не понимаю, зачем...
— Вам надо научиться, мисс Макдоналд. В этих краях, где, кроме лошадиных троп, нет никаких дорог, ездить верхом необходимо. Длительные верховые прогулки, конечно, дело времени, но рано или поздно, когда жизнь в «Бель Ноуз» утратит прелесть новизны, вам понадобится женское общество, а ближайшее селение Уэйнвуд-Хиллз как раз на расстоянии доброй верховой прогулки. Скоро Дебора Уэйнвуд вернется из круиза по Тихому океану. У вас с ней много общего.
— Чего именно? — спросила Фиона.
Эдвард оглянулся. Детей и след простыл, как это бывает с ними, когда взрослые начинают обсуждать свои скучные дела.
— Ну, скажем, вы обе одинакового мнения обо мне, — насмешливо выложил Эдвард. — Дебби тоже считает меня твердолобым, высокомерным мужланом, совершенно не понимающим женщин. — Их взгляды встретились. — В общем, к девяти будьте готовы. И пожалуйста, без выкрутасов, я не принимаю никаких оправданий.
Фиона целую ночь не смыкала глаз. Все кошмары обрушились на нее. Может, сказать Эдварду? А что, если он не поймет? Может, и поймет, но решит, что единственный способ разделаться со страхом — это преодолеть его.
К завтраку она вышла в бриджах, но под глазами лежали темные круги, которые, словно синяки, выделялись на белой коже. Она молилась, чтоб погода испортилась, но день был, как назло, великолепный: изумрудная гладь озера сияла за окном под ясным небом, розовым на горизонте; на фоне озера отчетливо серебрились распускающиеся сережки ив, зеленовато-серые ветки австралийской акации, или мимозы, как по привычке называла ее Фиона, начинали желтеть. Весна была на пороге.
