был ко мне добр. Защищал меня. Подарки дарил. Больше никто не дарил. Только ты да матушка. А помнишь красную ленту?
Услышала, как Светозар хмыкнул.
— Я ее у матери стащил, — вдруг признался он. — А она решила, что это Борислав. Пришлось ей рассказать, чтобы ему не влетело… Почему ты ее не надевала?
— Я надела. В косу вплела. Девчонки порвали.
Он ничего не ответил, потерся носом о ее макушку, потом стянул с нее платок, погладил по голове.
— Давай тебе еще раздобудем, — предложил он. — Вплетешь в волосы. Я буду любоваться.
— А можно синюю?
— Какую хочешь.
Они немного помолчали, успокоенные этим разговором. Будто и правда еще можно было говорить о простых вещах и верить, что они еще имеют какое-то значение, что и впрямь захочется ей вплести ленту в волосы, а ему — забыть обо всем и просто смотреть… И вдруг так сильно возжелалось, чтобы это и произошло.
— Свет… — снова позвала Несмеяна.
— Ммм?
— Здесь мой дом и моя семья. Ты мой муж. Мне не нужны другие.
— Правда?
— Да. С кем бы я еще была счастлива так, как с тобой? Кто бы еще позволил мне просто растить детей, и в чьем бы доме я знала, что о них всегда позаботятся?
— Ты счастлива? — переспросил он, выхватив главное.
— Да.
Он помолчал немного, потом в который раз поцеловал ее в макушку.
— Я раньше думал, — вздохнул он, — любовь — это про объятия и поцелуи. Про слова. Вот такой дурак был. Но знаешь что? Если ты счастлива и дети здоровы, то и мне хорошо. И больше мне ничего не надо.
Яшутка заворочался на постели, и они расцепили объятия и легли по обе стороны от сына. Они оба знали, что с этого момента для него начнется другая жизнь. И что в силу малолетства он пока не способен понять, почему. Но скоро заметит перемены. Но здесь, в этом доме, никто не взглянет на него иначе.
Яков открыл глаза, завозюкался, заулыбался, успокоенный тем, что проснулся в знакомом месте, рядом с мамой и папой. Малость неуклюже со сна перелез Светозару на грудь, уселся на ней поудобнее. Их мальчик с одной половиной лица. Несмеяна незаметно смахнула слезы. Сказала себе, что нет смысла плакать. Главное, что остался жив, что не мучается сейчас, не мечется в бреду, воя от боли. А еще, что он никогда не останется один. Потому что у него есть семья. Семья, в которой каждый готов встать горой за другого.
Тихо приотворилась дверь, и в образовавшемся проеме показался Клим. Остановился, не смея войти.
— Иди к нам, сынок, — позвала Несмеяна.
И он с готовностью ринулся вперед, как можно скорее забрался к ним на постель, лег между ними, прижавшись к ней спиной. Несмеяна одной рукой обняла сына, другую положила на живот.
Семья. Они были семьей. И ей действительно повезло, что эту семью сотворила она со Светозаром, что это он посватался к ней, а не кто другой, и что дети ее были от него, и что жила она в этом доме, в окружении людей, которым могла доверять. И было теперь немного страшно, что могло случиться иначе. Подумала, что скажет ему и об этом, как только дети заснут. И обнимет. И поцелует. Все-таки не так уж и неправильно ему казалось, и любовь — это немного и про нежность, вон мальчики как к ним жмутся, им-то этой нежности постоянно хочется, и, наверное, Светозару тоже, пусть он уже и взрослый, но права была Настасья — и все мужчины немного дети.
Яшутка обнял отца за шею тонкими ручками, потом снова сел ему на грудь. Нахмурился, будто вспомнил что-то, дотронулся ладошкой до изуродованной щеки. В свои три года он все еще не говорил как следует, так, произносил несколько отдельных слов.
— Ай? — неуверенно спросил он.
— Было — ай, — ответил Светозар, — а сейчас уже все.
И погладил сына по шрамам. Яшутку, как ни странно, ответ отца успокоил. Он снова наклонился и снова обнял его за шею.
— А слышишь, Яшунь, — улыбнулся Светозар, накрывая узкую спину мальчика ладонью, — тебя, сынок, ждут великие дела. Я знаю.
Несмеяна тоже улыбнулась. И решила, что все-таки поверит мужу. Он их никогда не обманывал.
КОНЕЦ
…а любой конец — это всегда начало…
