Фанни закрыла глаза, стараясь не вспоминать прошлое. Она не упрекала Алекса за то, что он не подумал о предохранении. Она сама не подумала об этом. Как и он, она думала только о наслаждении, и ни о чем больше.
— После развода я прекратила пить таблетки, — пояснила она.
Нехотя, но зная, что у них нет выбора, она повернулась к Алексу. Он все еще сидел на кровати. Одна нога выпрямлена, другая согнута в колене. Очевидно, его совершенно не беспокоила нагота. Фан пожалела, что не могла с такой же легкостью остаться неодетой.
— И давно ты об этом знаешь? — спросил он. И, не дождавшись ответа, продолжил: — Прошло три месяца. Ты должна знать об этом, по крайней мере, месяц. — В его глазах нарастала злость, прогоняя первоначальное неверие. — Ты должна знать об этом уже целый месяц, — повторил он.
Фан закусила губу и отвела глаза в сторону. Она не могла солгать ему, сказав, что только что это выяснила.
— Когда ты собиралась сказать мне об этом, Фан? Когда ты намеревалась сообщить мне о ребенке?
Она затянула пояс халата, все так же не отрывая глаз от пола. Что ему сказать? Что она не знает ответа на его вопрос? Что она не знает ответов на все вопросы, которые он вправе задать ей?
— Когда ты собиралась сказать мне, что беременна, Фан? — повторил он. Его голос стал грубым. — Или ты решила совсем мне не говорить?
Их глаза на мгновение встретились, прежде чем она отвернулась и неопределенно пожала плечами. И на этот вопрос она не могла ответить. Она ничего не планировала. Она вообще не знала, о чем думала.
Фанни услышала, как его босая нога ступила на дубовый пол, и тут же его пальцы сжали ей плечо, разворачивая ее к нему лицом. Если бы перед ней стоял не Алекс, а кто-нибудь другой, она бы действительно испугалась. Его глаза горели гневом, подбородок выражал решимость. Вид у него был почти устрашающий.
— Ты собиралась мне сказать?
Фан посмотрела ему в глаза, сознавая, что гнев его вполне справедлив.
— Я хотела подождать до праздников и после них, смотря по обстоятельствам, сказать тебе.
Когда Фанни принимала такое решение, оно казалось ей благоразумным. Но теперь она ясно поняла, сколь эгоистичным оно являлось на самом деле.
— А если бы обстоятельства не благоприятствовали? Ты бы утаила от меня? — Алекс остановился, в голову ему пришла новая мысль. — Ты знаешь об этом уже несколько недель. Если бы я не отыскал тебя, ты бы позвонила, чтобы сообщить мне, что я стану отцом?
— Не знаю, — ответила она и печально повторила: — Я не знаю.
Фанни видела, как глаза Алекса наполнились болью, которая разрывала ей сердце.
— Боже мой, что я тебе сделал, чтобы ты утаивала от меня такое? — спросил он хрипло.
В его голосе звучало столько боли, что Фанни потянулась к нему, желая ее унять. Но Алекс почти отскочил от нее, словно ее прикосновение было ядовитым.
— Ты ничего не сделал, Ал, — сказала Фанни, безусловно признавая его право сердиться на нее. — Я просто не знала, как тебе сказать.
— Телефонный звонок решил бы проблему.
Алекс повернулся и выхватил свои трусы из груды одежды, которую они бросили прошлой ночью. Блузка Фанни запуталась в них, и он небрежно отбросил ее на пол. Надев трусы, он натянул на себя потертые джинсы. Его мозг перебирал факты, которые он только что получил.
Фанни беременна.
Той ночью, три месяца назад, они зачали ребенка.
Фанни больше месяца знала об этом и ничего не сказала ему.
Он станет отцом.
Каждый из этих фактов воспринимался самостоятельно. Он просто не мог осознать случившегося. Ни то, что она носит под сердцем его ребенка, ни то, что она решила не говорить ему об этом. Ни одно из этих обстоятельств не казалось ему реальным.
— Я думала о том, чтобы позвонить, — беспомощно произнесла Фанни.
Алекс повернулся, чтобы посмотреть ей в глаза. Его лицо пылало гневом.
— Это ты собиралась сказать нашему ребенку, когда он станет большим и спросит, где его папа, и почему он не приходит? Солнышко, я хотела позвонить и сказать ему, но так и не решилась, сказала бы ты. Так?
Фанни изо всех сил старалась держаться, жестокие слова, произнесенные Алексом в резком тоне, больно задели ее, и глаза ее наполнились слезами.
— Не знаю, что бы я сказала.
— Может, ты позволила бы ему думать, что я наплевал на него? Это, вероятно, было бы намного легче для тебя. Меньше вопросов, на которые надо отвечать.
— Я бы не сделала этого! — крикнула она. — Я бы никогда не позволила ему так думать!
— Ты простишь меня, если я не поверю тебе? — спросил Алекс ледяным тоном.
— Я бы не позволила твоему сыну или дочери думать, что тебе все равно. Тебе придется поверить мне.
— Я не верю тебе, — холодно сказал он. — Вранье — не лучший способ завоевать доверие.
Алекс взял свитер и натянул его на себя.
— Я не врала.
И тут же пожалела, что эти слова сорвались у нее с языка. Она знала, что это слабая защита. Взгляд Алекса дал ей понять, что он считает так же.
— Хорошо, пожалуй, мне надо было сказать тебе, — согласилась она.
— Пожалуй? — повторил Алекс, приподняв бровь так, что она скрылась под гривой его золотистых волос на лбу. — Пожалуй, тебе надо было мне сказать?
Алекс увидел, что она борется со слезами. На мгновение его сердце дрогнуло от сострадания. Раскаяния Фан было вполне достаточно, чтобы смягчить его гнев. Возможно, позже, когда он освоится со всеми этими изменениями в его жизни, он станет более чутким по отношению к ней. А сейчас?
Сейчас им владело только дикое желание тряхнуть ее хорошенько, так, чтобы у нее застучали зубы. Правда, одновременно пришло и другое, не менее сильное, — прижать ее к себе, положить руку ей на живот, ощутив внутри нее чудо растущей жизни.
Но Фан отняла у него право так сделать, право разделить с нею эту радость. Он мог только стоять и смотреть на нее сквозь пелену гнева и боли, настолько сильных, что он сомневался, пройдут ли они когда-нибудь.
— Прости меня, Алекс. Я не хотела причинить тебе страданий.
— Для человека, не собирающегося это сделать, ты постаралась превосходно.
Он был непоколебим. Он не желал уступать ни на дюйм. Ни сейчас, ни когда бы то ни было.
— Я боялась, — прошептала она, теребя конец пояса.
— Меня? — спросил он скептически.
— Не совсем.
— Тогда чего?
— Я не знаю, — произнесла она.
— Черт возьми, ты слишком многого не знаешь, — огрызнулся Алекс. — Ты вообще что-нибудь знаешь?
— Знаю, что не хотела причинить тебе боль.
Алекс понял, что она говорит правду. Он почувствовал, как стена злобы, которую он воздвиг между ними, дала трещину. Но он еще не был готов простить.
