Кеннет утыкается подбородком в мою голову и снова становится уязвимым и до головокружения моим.
— Я размышлял об этом, — говорит он.
— О чем?
— О том, что если мне когда-нибудь доведется повстречать свою женщину, я должен буду подумать о ее спокойствии. — Он вздыхает. — Я увлечен своей работой и знаю в ней толк, но, наверное, мог бы оставить ее, заняться чем-то менее опасным — юридическими консультациями или преподаванием. Я честно отработал свое, много лет. И, кажется, почти готов уступить свое место более молодым и проворным.
Кладу голову ему на плечо. Его речи как сильнодействующее успокоительное. В первые мгновения не чувствуешь ничего, потом наступает нечто вроде опьянения, потом полностью оказываешься во власти лекарства. Мне начинает казаться, что в словах Кеннета есть смысл, и я уже почти не сопротивляюсь, просто молча слушаю.
— Если хочешь, я поеду с тобой, но мы не будем уединяться, пальцем друг к другу не прикоснемся, — предлагает он. — Будем просто видеться и общаться, чтобы лучше друг друга узнать, тогда и упрекнуть нас будет не в чем. Ты же имеешь право общаться просто с друзьями?
Поначалу его план представляется мне вполне приемлемым, но я задумываюсь, так ли будет просто претворить его в жизнь, и качаю головой.
— Но почему? — с удивлением и разочарованием спрашивает Кеннет.
— Потому что если нас кто-то увидит вместе, пусть в самом людном месте, я тут же вспомню про сегодняшнюю ночь и стану пунцовой от стыда. Если бы между нами ничего не было, тогда бы другое дело.
Кеннет вздыхает.
— Эх! Знать бы обо всем заранее. Тогда мы могли бы и потерпеть.
— По-твоему, смогли бы?
Кеннет смотрит на меня почти с обожанием и счастливо улыбается.
— Вряд ли. Скорее всего, нет. Что же нам придумать? — Он сосредоточенно размышляет, почесывая лоб. — Может, приедешь еще раз, попозже? Через неделю? Или через две? У меня еще не закончится отпуск.
— Я свой отпуск отгуляла два месяца назад. В следующий меня сейчас не отпустят, как ни упрашивай.
— Гм… тогда…
Сидеть с ним рядом и слышать его протяжную речь до того здорово, что я без раздумий уволилась бы, но вот Джонатан… Жестоко ранить его не хочется до чертиков, однако эта мысль уже не слишком меня пугает. В душе мало-помалу поселяется умиротворение. Кажется, все идет как должно и моя задача — лишь приспособиться к обстоятельствам. И наслаждаться нежданно-негаданно свалившимся на голову счастьем.
— Тогда будем ждать твоего следующего отпуска, — решительно говорит Кеннет. — Конечно, придется запастись терпением, но я готов на любые жертвы.
— Гм… в отпуск мы всегда ездим с Джонатаном, — осторожно произношу я. — Причем он заранее продумывает, где отдохнуть, покупает путевки или билеты и все остальное, что может понадобиться, например новые чемоданы.
— Ага. — Кеннет шлепает себя по бедру, поджимает губы и с минуту молчит. — А знаешь что? Давай отложим это важное дело до завтра? Сколько сейчас времени?
Поднимаю руку и смотрю на часы.
— Ого! Уже полтретьего.
— Когда у тебя самолет?
— В девять тридцать.
Кеннет потирает руки.
— Время еще есть. Предлагаю немного отдохнуть, прояснить мозги. А завтра, то есть сегодня, встанем пораньше и за завтраком решим, как нам быть.
— Отлично. — Зеваю, не раскрывая рта.
— Мы непременно найдем выход, — с уверенностью произносит Кеннет. — Ведь правда? — спрашивает он с трогательной надеждой в голосе.
— Правда, — отвечаю я, уже свято веря в то, что найти выход просто необходимо.
Кеннет забирается на кровать и хлопает по пустому пространству рядом с собой.
— Скорее иди ко мне.
Как просто и мило! До чего романтично и многообещающе…
Я ложусь возле Кеннета, мы снимаем друг с друга халаты, накрываемся простыней и обнимаемся. Мне бы правда отдохнуть перед дорогой, но тепло и дурманящий запах Кеннета наводят на мысли совсем не о сне и пробуждают отнюдь не желание подремать.
Я расслабляюсь и замираю в его объятиях лишь полчаса спустя, когда стихают наши стоны и начинает восстанавливаться дыхание. Он предложил встречаться, но не уединяться! Да это бы было сущей пыткой!
На нас невидимой тучей опускается сладостное тепло, и о чем-либо думать, искать какие угодно решения совершенно нет сил. Уже погружаясь в дремоту, я невольно отмечаю, что и этого мне катастрофически не хватало: засыпать в объятиях любимого и толком не знать, стук чьего сердца ты слышишь — его или своего.
Внезапно просыпаюсь и ничуть не пугаюсь при виде мужчины прямо у меня под боком. Я чувствовала его во сне, ни на секунду не забывала, кто он. Кеннет спит спокойным крепким сном и, кажется, едва заметно улыбается.
Тихонько убираю его руку со своего плеча, поднимаюсь с кровати, нахожу свой халат и выхожу на балкон, чтобы утренняя свежесть прояснила голову. Смотрю на часы. Начало седьмого. Хорошо, что я проснулась, а то, поскольку завести будильник, конечно, забыла, еще, чего доброго, проспала бы до полудня и самолет улетел бы без меня. Если бы так случилось, я не удивилась бы: спать рядом с Кеннетом здорово.
Содрогаюсь, вспоминая о нашей вчерашней страсти и обо всем, что произошло на свадьбе и в этой комнате. Хочется закрыть глаза и смаковать впечатления, не думая ни о предстоящей поездке домой, ни о Сиднее, ни о муже…
Джонатан. Сердце пронзает колючка вины. Да, нашей с Кеннетом буре чувств противостоять было почти невозможно, но не следовало ли приложить для этого больше усилий, воздержаться, чтобы потом не мучила совесть? И чтобы не причинять боли близкому человеку, который, хоть и со странностями и хоть порой изводит своей правильностью, не заслужил подобного унижения.
Прикусываю губу, поворачиваю голову и думаю, не разбудить ли Кеннета. Мы договорились решить, что нам делать дальше, а времени никогда не бывает достаточно. К тому же за беседой и обсуждениями я, может, отвлекусь от мыслей о Джонатане.
Уже делаю шаг в сторону двери, но меня что-то останавливает. Сдвигаю брови и прислушиваюсь к сердцу. В нем, пока почти неслышно, звучит голос протеста. В растерянности замираю и жду, что последует дальше.
Город вокруг оживает. Доносится шум автомобилей, откуда-то снизу звучит мужской голос, но слов не разобрать. Дорожки в саду подметает дворник. Пахнет утренней листвой и только что сваренным кофе.
Осознание того, что это за протест, приходит внезапно. И я вдруг ясно понимаю, впервые за все эти годы, почему моя мать сбежала тогда от Джейкоба. Она испугалась. Смертельно испугалась последствий оглушительной страсти.
