Осознание того, что это за протест, приходит внезапно. И я вдруг ясно понимаю, впервые за все эти годы, почему моя мать сбежала тогда от Джейкоба. Она испугалась. Смертельно испугалась последствий оглушительной страсти.
Если они остались бы вместе, то, не исключено, сгорели бы на костре своей любви оба. Или дожили бы до того дня, когда огонь внезапно угас и их постигло чудовищное разочарование, которое тоже опасно, даже губительно. Хуже того, разлюбить мог один, а второй опять-таки лишился бы почвы под ногами и финал был бы примерно такой же.
Одичавшая в лесу, измученная мыслями, поделиться которыми было не с кем, молоденькая Эмили не выдержала и пустилась наутек от своего громадного счастья. Этим и спаслась, хоть и наверняка по сей день страдает.
Мне же тридцать шесть лет, не девятнадцать, я должна действовать решительнее. Надо уйти с пути Кеннета немедленно, пока тоже не дошло до беды, и продолжить жить как прежде: спокойно, предсказуемо и стабильно.
Наш с Джонатаном дом вдруг представляется мне спасительным приютом, и меня охватывает неукротимое желание как можно скорее оказаться там, за тысячи миль от Нью-Йорка.
Я быстро и бесшумно возвращаюсь в комнату, бросаю взгляд на дверь в ванную, но мысль о душе отбрасываю. Надо уйти сейчас же, не медля ни секунды. Начинаю молнией носиться по комнате, собирая вещи и одеваясь. Через считанные минуты сумка уже собрана, а я, в джинсах, топе и кофте, с немытыми, наспех расчесанными волосами беру в рот подушечку мятной жвачки — чистить зубы некогда.
Бросаю последний взгляд на умиротворенное лицо Кеннета. От желания в последний раз поцеловать его, мельтешит перед глазами, но я поджимаю пальцы ног и чуть ли не до крови прикусываю губу, убивая в себе оглушительной силы порыв, и лишь посылаю Кеннету воздушный поцелуй.
Пора бежать, но ноги отказываются слушаться и удерживает мысль, что просто так исчезнуть нельзя. Необходимо как-то дать ему понять, что я буду его всегда помнить. Поблагодарить или даже в чем-нибудь объясниться. Торопливо достаю из сумочки помаду, делаю шаг в сторону зеркала, но задаюсь вопросом: взглянет ли Кеннет на свое отражение?
Возможно нет, он ведь не женщина. Смотрю по сторонам, киваю пришедшей на ум идее, беру сумку, иду к выходу и большими буквами вывожу прямо на двери светлого дерева: «Лучшей ночи в моей жизни не было».
Во мне все дрожит и рвется. Брожу по огромному залу аэропорта, как человек, у которого отшибло память и он не помнит даже своего имени.
Правильно ли я сделала? — звучит и звучит в голове вопрос. Не пожалею ли? Ответа нет, и, кажется, вот-вот расколется череп.
Когда из сумочки раздается телефонный звонок, меня захлестывает волна столь мощной надежды, что перехватывает дыхание. У него нет моего номера, жужжит в голове мысль, и радость тотчас сменяется горечью.
— Алло?
— Малышка, почему не звонишь? Скоро объявят посадку. Ты в аэропорту?
Сглатываю, смачивая пересохшее горло.
— Да.
— Что с тобой? — встревоженно спрашивает Джонатан.
— Ничего, — ругая себя за то, что не могу говорить веселее, отвечаю я.
— Ты не заболела?
Эх! Заболеть меня угораздило, но такой болезнью, от которой не вылечат ни врачи, ни знахари.
— Нет.
— Смотри у меня! — с ласковой строгостью восклицает Джонатан. — Если простудилась, пока не поздно, накупи лекарств. Путь тебе предстоит неблизкий.
Вздыхаю.
— Где я, по-твоему, могла простудиться?
— Гм… Да где угодно. Могла потанцевать и разгоряченная выскочить в своем платьице на балкон.
— Нет, я не выскакивала на балкон, — устало говорю я. — Все в порядке.
— Значит, совсем не выспалась, — с утвердительной интонацией произносит Джонатан.
Я на миг пугаюсь: откуда ему известно?
— Еще бы! — невозмутимо продолжает он. — После сумасшедшей дороги допоздна веселилась, а теперь снова на самолет.
Я с облегчением вздыхаю.
— Посплю в полете. Я и в дороге неплохо отдыхаю.
— Хорошо. Я сейчас ложусь спать, а ты, когда приедешь…
Мне в голову приходит совсем неуместная мысль, и голос Джонатана отдаляется настолько, что я его почти не слышу. Я так и не рассмотрела, какого цвета у Кеннета глаза. Прекрасно помню, что они темные, а от волнения становятся почти черными, но цвет, оттенок? Меня охватывает сводящее с ума отчаяние. Это чувство, наверное, сродни тому, которое испытываешь, если по собственной глупости устроил скандал близкому человеку, оскорбил его, уехал, а наутро узнаешь, что его больше нет в живых и прощения просить не у кого.
Мне до того страшно и тяжко, что я насилу удерживаю в груди стон. Возможности еще раз взглянуть в эти глаза больше не выдастся… Никогда!
— Рейчел? — испуганно зовет Джонатан, и я внезапно прихожу в себя.
Господи! Кеннет О’Дин — мой путь в пропасть. А Джонатан — спасение. Да-да, надо вернуться к нему и забыть безумную страсть. Как жаль, что дорога домой займет целые сутки.
— Рейчел? — повторяет Джонатан, и я лишь теперь осознаю, что до сих пор не ответила.
— Что?
— Ты молчишь, я уже испугался, — растерянно говорит он. — Подумал, уж не дурно ли тебе.
Вымучиваю из себя смешок.
— Чего тут пугаться? Какие-то проблемы со связью, а я постоянно здесь и все со мной в порядке.
— Проблемы со связью? — недоуменно повторяет Джонатан. — А мне показалось…
— Все хорошо. Ни о чем не беспокойся, а то не уснешь, — бормочу я, изо всех сил стараясь заставить себя забыть о глазах, взгляд которых до сих пор опаляет огнем и переворачивает душу.
В доме, когда я наконец вхожу в прихожую, царит тишина. Все лежит и стоит на своем месте, как любит Джонатан. Кажется, прямоугольник на столике, где мы держим телефонный справочник, вымерен по линейке и обозначен тонкими линиями. Завтра мне на работу, а спать остается всего ничего, а голова гудит от шума самолетных двигателей и тревожного прерывистого сна.
Надо бы сейчас же принять душ и лечь, но я не спешу в нашу супружескую спальню. Прохожу в гостиную, включаю ночник, скидываю туфли с уставших ног, сажусь в кресло и смотрю в пустоту невидящим взглядом.
Такое чувство, что уезжала из этих стен одна женщина, а вернулась другая. Прежнюю Рейчел Ковингтон, вполне довольную своей пресной жизнью, как будто похитили неведомые силы, и ее место заняла растерянная, не понимающая, для чего создан мир, молчунья, которая схожа с Рейчел лишь внешностью.
Замечаю боковым зрением что-то необычное на столике перед диваном и медленно поворачиваю голову. Цветы. Откуда они? Неужели их купил Джонатан? В честь моего приезда?
