— Произведение искусства! — восторженно сказал Арни. — Ты просто художник.
— Просто я люблю готовить. — Я не стала уточнять, что рецепт этого блюда только вчера прочитала в своем любимом журнале под рубрикой «Если к вам неожиданно нагрянули гости». — Отнеси, пожалуйста, в гостиную и захвати хлеб. Я пока разогрею соус. — Я полезла за скляночкой припасенного бешамеля в холодильник.
— Ирен, — Арни вернулся на кухню, послушно выполнив мои указания, — вообще-то я собирался нарисовать тебя. Я принес пастель и хотел попросить кусок этой твоей бумаги для лекал. — Он как будто стеснялся своей просьбы. — Если тебе не жалко…
— Но она ведь темная и грубая! Ты не стесняйся, возьми хорошую в столе.
— Для пастели, — он ласково усмехнулся, — нужна именно такая, неровная, волокнистая. Пастель будет держаться еще лучше, если бумагу потереть наждаком. Дай мне, пожалуйста, нож, я отрежу от рулона кусок бумаги, он распрямится, пока мы будем пировать.
— А тебе не подойдет вот это? — Я отодвинула занавеску, там, на стене возле окна, у меня на гвоздиках висели связки старых лекал. — Они уже ровные, просто убери ножницами лишнее.
— Ты сама это сделала? Какие красивые неожиданные формы! Потрясающе! — Я не ожидала столь бурного припадка восторга. — Здесь нет ничего лишнего!
— Арни, хватит. У тебя все потрясающе, что связано со мной. Нормальные рабочие лекала. Пойдем, мясо остынет.
— Да-да, конечно… — Он поспешно снял с гвоздя связку лекал и держал ее в руках как добычу. — У тебя есть кнопки или булавки прикрепить это, — он лихорадочно перебирал выкройки, — нет, это к стене?
— Арни, у тебя никто их не отнимет. Успокойся, давай поедим, я дам тебе булавки.
— Где они?
— В письменном столе, в коробочке. Пойдем.
Мясо получилось на славу, но я так и не смогла заставить Арни поесть. Он налил нам вина и тут же, забыв про него, по-хозяйски полез в мой стол.
— Где твои булавки?
— В среднем ящике. Я уже должна не двигаться и надеть шубу? — Мне было обидно, что он не хочет попробовать мой кулинарный шедевр.
— Не надо никакой шубы. Шубу уже писали тысячу раз. — От волнения он никак не мог справиться с булавками. Все обои мне подерет, подумала я. — У тебя нет какой-нибудь ровной доски? А то мне придется стоять к тебе спиной и все время оборачиваться…
— Есть доска для теста. Она достаточно большая.
— Дай!
— А я могу поесть?
— Ешь. Только скажи, где доска? Я сам найду.
Арни принес из кухни доску, и ему тут же потребовались кнопки. А потом — влажная тряпка. И еще сухая. Меня уже раздражал даже вкус его хваленого деревенского вина.
— Ирен. — Он пристально смотрел на меня, но, по-моему, был где-то далеко отсюда.
— Что еще?!
А не послать ли мне его на все четыре стороны? Ради чего я это все терплю?
— Ирен, мне важно подчеркнуть твою линию шеи.
Он протянул длинную руку и в подтверждение своих слов осторожно провел по моей шее пальцами. Удивительно, но от их кончиков, определенно, сыпались молнии!
— Ты бы не могла надеть какие-нибудь длинные серьги?
— Серебряные с бирюзой из фрагментов и цепочек? — Как же я забыла про них!
Он улыбался и не убирал руку. Я потерлась о нее щекой, молнии заиграли… Неужели я могла сердиться на него?
— Принеси, они лежат перед зеркалом в той комнате.
— Потрясающе! — изумленно крикнул он из спальни. — Я говорил именно о таких. — Арни был уже рядом и протягивал мне серьги. — Где ты их взяла? Откуда?
— Медведки принесли.
— Ты потрясающая женщина!
Я надела серьги. Арни обнял меня за плечи и заглянул в глаза.
— Все, — он поцеловал меня в лоб, — сиди и не двигайся. Вот так, чуть-чуть наклони голову набок. Ну, не смейся, только улыбайся немножко.
— Как Джоконда, наевшись макарон?
— Нет, ты лучше Джоконды! И потом, она улыбалась, потому что она…
Вдруг он опять откуда-то издалека посмотрел на меня, на секунду задержал дыхание, как если бы собрался нырять, и действительно «нырнул», погрузившись в свое профессиональное занятие. Что ж, мне было велено улыбаться, я и улыбалась, наблюдая за Арни.
А вдруг у меня сейчас такое же забавное выражение лица, какое было у Арни, когда он наблюдал за моими действиями в кухне? Значит, он и нарисует меня с этим выражением? Какая уж тут Джоконда!
— Извини, Арни, но ты так и не договорил про Джоконду. Ты знаешь, почему она улыбалась?
Он оторвался от работы и улыбнулся не менее загадочно.
— Неужели ты знаешь? Этого ведь не знает никто, — не отставала я.
— Если хочешь, я расскажу, чтобы тебе не было скучно. Только я неважный рассказчик, Ирен.
— Это легенда или ты сам придумал?
Глава 34, в которой Арнульф засомневался
А имею ли право рассказывать историю Марты, засомневался Арнульф, ведь роман-то еще не напечатан. Но ведь я не собираюсь выдавать ее за свою!
— Эта история из книги Марты ван Бойгк. Только книга еще не опубликована.
— Как же ты прочитал ее?
— Марта сама прочитала ее мне.
Ирен вскинула брови.
— Она моя приятельница, — объяснил Арнульф и почувствовал, как напряглась Ирен при упоминании женского имени.
Почему так? — подумал он. Ирен то совсем своя и понятная, ведь я же угадал про серьги, я ведь не знал, что они у нее уже были, но совершенно точно описал их; и она тоже — то без слов понимает меня, а то вдруг странно реагирует на самые простые вещи и как будто отгораживается невидимой ширмой. Почему у меня не может быть приятельницы? Разве у нее самой нет знакомых мужчин? Или почему она вдруг обиделась, когда я захотел ее нарисовать, можно сказать, увековечить ее облик, и попросил доску? Неужели непонятно, что я не могу рисовать на коленке?
— Она жена моего друга, — все-таки добавил он, невольно понижая статус Марты.
— У твоего друга жена писательница? — недоверчиво переспросила Ирен.
Неужели она меня ревнует? — удивился Арнульф.
— Он сам, между прочим, известная фигура на вашем телевидении.
— Ну, телевидение, это неинтересно, сплошное вранье и кретинские сериалы. — Ирен махнула рукой. — А она — настоящая живая писательница?
— Что в этом особенного? Я пишу картины, она — книги, вернее, дамские любовные романы.
— А разве бывают романы, чтобы в них была любовь без дам? — Ирен пожала плечами, серьги тонко зазвенели. — По-моему, все романы — дамские.
— Есть же еще и детективы, — возразил Арнульф, но Ирен как будто не услышала его.
— А как будет называться этот роман? — спросила она.
— Не знаю.
