Но больше всего ее возбуждало выражение его лица. Он смотрел на нее так внимательно, с такой тоской, что у нее не оставалось ни малейшего сомнения в правильности сделанного выбора. Она хотела его, хотела отчаянно, и могла наконец получить.
— Не смотри на меня так, — хрипло сказал Уорд.
— Как? — выдохнула Ана.
— Как будто я десерт.
Он расстегнул запонки, сунул их в карман и повел плечами, позволяя рубашке соскользнуть на пол. Он двигался так медленно, словно хватался за последние ниточки рассудка.
Приблизившись к Ане, Уорд провел рукой по ее щеке, а другой распустил ее волосы. Он поднес волнистые пряди к лицу и глубоко вдохнул дурманящий запах. Он вложил всю свою страсть в поцелуй.
Ему так много хотелось сказать ей, так много чувств облечь в слова, но он не мог найти подходящих. Всю жизнь он использовал слова, чтобы соблазнять, но это работало, только когда у него в руках была гитара, когда он мог сыграть что-нибудь и настроить женщину на нужный ему лад. Целуя Ану, он чувствовал себя беспомощным.
Он не знал, что происходит у нее в голове, не знал, хочет ли она его так же сильно, как он ее. Он знал только, что еще ни с кем не испытывал ничего подобного, даже с Карой. С ней все было понятно, не было никаких подводных течений, непонятных чувств и отчаяния. С Аной все было по-другому, и его способность красиво говорить подводила его. Он мог только молча поклоняться ей.
Уорд благоговейно снял с нее свитер, под которым оказалось голое тело, зовущее ласкать его губами и руками. Ана торопливо стащила с себя джинсы, и Уорд снял с нее трусики. Он встретил секундное сопротивление, скользнув рукой между ее ног, но потом она расслабилась, и он прижал пальцы к горячей влажности, нащупывая заветную точку. Она застонала и выгнулась, сжимая его пальцы, переживая пик наслаждения.
Ана дрожала, возвращаясь на землю, чувствуя, как ее распавшееся на молекулы тело снова собирается воедино. Она смутно почувствовала, что тепло Уорда исчезло, и приподнялась на локтях.
— Презервативы, — выдохнула она, кивнув на тумбочку.
Она купила их на той неделе — первый раз в жизни. Отчаянно боясь сплоховать, когда придет время, она целый вечер тренировалась надевать их на банан. Однако Уорд не дал ей возможности показать себя, быстро разорвав упаковку. Он снова навис над ней и вошел в нее.
Боль обожгла Ану, и она зажмурилась, втягивая воздух сквозь зубы. Это было больнее, чем она ожидала, чем описывалось в романах, однако она медленно выдохнула, и ощущение вторжения стало отступать. Она открыла глаза. Уорд замер, изумленно глядя на нее, и она вспыхнула.
— Ана…
Она заставила себя посмотреть на него:
— Все нормально.
— Вовсе нет…
Она почувствовала, что он отстраняется.
— Даже не вздумай! — зарычала она.
Боль почти прошла, и Ана обхватила Уорда ногами и зарылась пальцами ему в волосы, стремясь поцелуем выразить все, что должна была сказать, но не сказала. Все ее знакомые легко расставались с девственностью еще подростками, но Ана ждала мужчину, которого полюбит. То ли Уорд понял ее, то ли не смог больше сдерживаться — он снова начал двигаться, и когда он запрокинул голову, шепча ее имя, они оба рухнули в сияющую бездну наслаждения.
Подруги Аны часто жаловались, что их мужчины засыпают сразу после секса. Сейчас она была бы не против, если б Уорд так и сделал. Однако он скатился с нее и сел на край кровати, спрятав лицо в ладонях. Ана натянула простыню до самого подбородка и лежала с бьющимся сердцем, ожидая, чтобы он сказал хоть что-нибудь.
Она часто представляла себе этот момент, по-разному, но одна составляющая присутствовала всегда: ее первый мужчина должен любить ее. Даже не зная истории Кары, нетрудно было понять, что мужчина, только что занимавшийся любовью с любимой женщиной, не станет сидеть в такой несчастной позе, всем своим видом выражая отчаяние. Так поступит человек, которому стыдно за самого себя, которого терзает вина.
Похоже, только что Ана превратилась из желанной женщины в тяжкое бремя. Что же ей теперь делать?
У Уорда было много женщин, но ни одна не была девственницей. Его мысли кружились в безумном хороводе, он вспоминал каждый день со дня их знакомства, пытаясь найти хоть одно свидетельство ее неопытности. Она казалась такой уверенной и знающей, в конце концов, она работала в Голливуде, и он не представлял себе, как можно было остаться девственницей. Правда, она никогда не оставалась там на ночь, и ему, наверное, следовало сделать из этого выводы, но он не сделал, и она ничего ему не сказала. Уорд не знал, от чего бесится сильнее — от того, что он не догадался, или что она ничего не сказала.
Ана села и протянула к нему руку:
— Уорд…
Он вскочил.
— Нет! — выкрикнул он, не зная, против чего протестует.
Он быстро натянул трусы и брюки и пошел за рубашкой.
— Уорд! — в отчаянии воскликнула Ана. — Не уходи!
Господи, она и правда думала, что он уйдет, не поговорив с ней? Хорошего же мнения она была о нем!
Он надел рубашку и подошел к кровати. Ана встала на колени, все так же прижимая простыню к груди, и Уорд с трудом смог отвести от нее взгляд. Он сосредоточился на пуговицах рубашки, однако они упрямо выскальзывали из пальцев. Очевидно, сейчас его мозг мог обработать только один запрос зараз, и он бросил бесплодные попытки и посмотрел на нее.
— Почему ты ничего не сказала? — сдавленно спросил он.
Она моргнула, удивленная не то его вопросом, не то тем, что он еще здесь.
— О… — Казалось, слово вот-вот соскользнет с ее языка, но она упрямо удержала его. — О чем?
Значит, она хотела, чтобы он сам сказал это. Неужели она думает, что он не заметил? Хотя не заметил же он все признаки.
— О том, что ты девственница, — отчеканил Уорд.
Она вздернула подбородок, и ее голос прозвучал так же твердо, как его.
— Потому что это не важно.
Уорд провел рукой по волосам, глубоко вдохнул и постарался говорить как можно спокойнее:
— Ты была девственницей. До меня у тебя никого не было. Никогда. Это очень важно.
Он внимательно наблюдал за ее лицом, пока говорил, и видел, как неуверенность сменяется сомнением, потом упрямством, он даже заметил слезы, которые она поспешно сморгнула.
— Боже, Ана, мне…
— Не смей говорить, что тебе жаль! — приказала она, слезая с кровати и заворачиваясь в простыню.
Не дав ему возможности ответить, Ана бросилась в ванную и захлопнула дверь у Уорда перед носом. Оставшись один, он огляделся. Все в комнате напоминало Ану. Мебель веселой расцветки, кремовые обои с яркими кляксами — все говорило о том, что хозяйка комнаты человек яркий, целеустремленный, цельный и глубокий, причем цельность зиждилась на простоте. Уорд подошел к двери ванной и постучал:
