Гордость мешала ей говорить о нем с Изабелл. Что она могла сказать свекрови? Спросить, как он себя чувствует? Счастлив ли он? После того как Изабелл спросила, не останется ли она пообедать в тот день, когда она сделала УЗИ, свекровь говорила о чем угодно, только не о Форде, и Мелани заподозрила, что свекровь выполняет указания сына.
Конечно, она могла ошибаться. Возможно, у нее паранойя, но, что бы то ни было, жаловаться она не имела права.
Но она скучала по нему. Ужасно скучала. Когда в начале года она ушла от него, ей было очень тяжело, но тогда она смирилась с тем, что с ее браком покончено. Она окунулась с головой в работу, обустраивала свой новый дом, старательно выполняла дизайнерскую работу, добиваясь процветания своего ландшафтного бизнеса. Хотя это не заменило ей Форда, но мысли на какое-то время заняло.
Но сейчас…
В ту августовскую ночь он вновь открыл дверь, захлопнуть которую она была бессильна. Он проник в ее мысли… и в тело — она положила руку на свой округлившийся живот. Она хотела его видеть, хотела помимо своей воли, а по мере того, как сеансы у Мириам продолжались, желание ее росло.
Она находилась в каком-то странном состоянии: глубоко укоренившиеся страхи, а также ощущение того, что она нелюбима и никчемна — то, что она всегда прятала от окружающих за внешней сдержанностью и деловитостью, — были извлечены на поверхность. Ей пришлось примириться с этим. Постепенно этот плотный сгусток боли, страха и отчаяния, обосновавшийся у нее в сердце, начал медленно исчезать. И хотя происходило это не без душевных страданий, ей становилось легче. В нее начала проникать мысль о том, что она не была ответственна за смерть родителей и бабушки, и за трагическую гибель подруги. Ничего из этого не было ее виной.
Воспринимать таким образом выкидыш было труднее, поскольку рана еще кровоточила. Преодолеть это ей помогло то, что Мириам плакала с ней вместе. Она призналась Мелани в том, что потеряла шестимесячного ребенка и долгое время потом винила себя.
— Обычно мы, женщины, берем вину на себя, наказываем себя, пытаемся понять необъяснимую трагедию, — сказала Мириам, вытерев глаза. — Но вы не виноваты. Вы отдали бы жизнь за Мэттью, как и я отдала бы свою за жизнь моего ребенка.
— Форд как-то сказал мне то же самое, — задумчиво произнесла Мелани.
— Он прав. — Мириам ласково похлопала ее по руке. — Он очень вас любит. Не многих женщин любят так, как Форд любит вас. Вы можете ему верить. Но вы ведь сами это знаете?
Но может ли она верить себе? Она очень хотела бы. Больше всего на свете она хотела бы оставить прошлое позади и поверить, что сможет быть хорошей женой и матерью, а также разумной и оптимистичной. Но как узнать, есть ли у нее твердость духа, чтобы добиться этого, или она снова погрузится в старые страхи и волнения, которые сломают ее и тех, кто ей дорог?
Накануне сочельника Мелани вспоминала разговор с Мириам. Она устроилась на диване в гостиной около горящего камина и смотрела по телевизору старый рождественский фильм, не очень внимательно следя за сюжетом.
Они с Джеймсом закончили работу в саду Изабелл, и Джеймс укатил на Рождество к родителям в Шотландию, хотя Мелани подозревала, что его больше привлекал праздник Хогманей[2]. Джеймс пригласил Мелани поехать с ним, поскольку в доме родителей всегда полно народу на праздники и еще один человек их не обременит. Но она отказалась. Друзья приглашали ее на рождественский обед, а также Изабелл и Мириам, но Мелани вежливо всем отказала.
Она запретила единственному человеку, с кем хотела провести Рождество, приближаться к себе и разрывалась на две части, желая позвонить Форду, чтобы просто услышать его голос, и опасаясь чего-то такого, что может иметь последствия. Она купила для него рождественскую открытку, но потом решила не посылать, потому что не придумала нужных слов. Она позвонит ему после Рождества, чтобы сообщить о последнем УЗИ. А до этого осталось две недели.
Мелани положила ладонь на пополневший живот и в ответ почувствовала трепетание. Она улыбнулась. За последнюю неделю это участилось и вызывало у нее умиление. Ее ребенок живет, растет и двигается. Она заметила, что этот младенец начал двигаться намного раньше, чем Мэттью, но знающие подруги заверили ее, что со вторым ребенком все происходит именно так. И каждый раз, когда крохотные ручки и ножки били ее изнутри, она спрашивала себя, сможет ли передать их ребенка Форду и уйти. Ее это убьет. Мелани плотно закрыла глаза. Будет ли ее уход лучшим выбором для малыша? Она уже не была в этом уверена. Была уверена до того, как начались сеансы у Мириам, но теперь… Чем больше она разбиралась в себе, тем чаще лелеяла надежду. Возможно ли это? А если она обманывается надеждой?
— Мелани, вы не Иона, приносящий несчастье. — Мириам сказала это на их последнем сеансе, когда они прощались. — Вы такая же, как все. Некоторые люди плывут по жизни без каких-либо проблем, у других — масса проблем, но все дело случая, пусть это и несправедливо. Я не могу обещать, что остаток вашей жизни будет похож на корзину с цветами, никто не может, но я могу сказать, что у вас есть выбор прямо сейчас. Вы можете либо видеть сплошные негативные стороны жизни и убеждать себя, что наступил конец света, либо взять жизнь за горло и подчинить своей воле. Понимаете, о чем я?
— Как Касси и Сара? — ответила Мелани.
Сара — это маленькая девочка в инвалидной коляске с фотографии. Красивая, с вьющимися каштановыми волосами и огромными прозрачными зелеными глазами. Но у нее врожденный дефект позвоночника. Касси, ее мать, посвятила ей свою жизнь, а летом у Касси диагностировали рассеянный склероз. По словам Мириам, ее дочь полна решимости противостоять болезни всеми возможными способами. Сара, хоть и совсем маленькая девочка, обладала таким же сильным характером, как и Касси. Мириам гордилась ими, а Мелани она призналась, что пролила много слез, но так, чтобы дочь и внучка этого не видели, потому что ни одна из них не позволяла проявлять жалости к себе.
— Вы можете быть такой же, Мелани, — сказала Мириам. — Я знаю это.
В камине искрами вспыхнуло полено. Это отвлекло Мелани от размышлений. И она бросила взгляд на кучку дров — их осталось мало, да и ящик для угля был пуст. Надо сходить за дровами и углем, пока не стемнело. Мелани неохотно поднялась с дивана. Летом Джеймс помог ей соорудить в саду навес для запаса дров и мешков с углем. Пристройка примыкала к забору участка местного фермера, где у него стояли сараи для сена, поэтому он и не возражал.
Мелани открыла дверь во двор, и ледяной порыв ветра ударил ей в лицо. Над головой нависло темное небо, хотя было только три часа дня. Она наполнила ящик углем и унесла в дом. Затем пошла за дровами, взяла несколько поленьев, а когда вернулась, чтобы взять еще, то заметила какое-то движение около ограды за поленницей. Она испугалась, что это крыса — соседи говорили, что видели пару старых крыс, которые пролезли из сараев фермера. Мелани побежала в дом. Сердце от испуга стучало, как барабан. Но, затворив дверь, она поняла, что должна все-таки пойти и посмотреть, что это. А если там застряла птица или какой-нибудь зверек? Зачем только ее понесло во двор? Сидела бы дома и смотрела телевизор! Она надела пальто и снова отворила дверь. Кажется, за эти несколько минут температура упала. Для детей, конечно, такое снежное и морозное Рождество — большая радость. Мелани прошла к навесу. Она была готова тут же отпрыгнуть, если этот грызун с глазами бусинками сделает движение в ее сторону.
