Миловидная молоденькая горничная поставила на высокий туалетный столик китайскую вазу с красными гвоздиками. Вокруг царила безупречная чистота. У кровати на отполированных до блеска досках пестрел веселый коврик. На стене — распятие. Бенно наверняка были католиками.
Мой Стив — до мозга костей протестант, и я тоже воспитывалась согласно этой вере. К своему стыду, должна признать, что мы оба редко посещали церковь, хотя последнее время подумывали начать водить Бинга на службу.
Да, нашу семью слишком религиозной не назовешь, но однажды — мне тогда лет одиннадцать было — я целый год провела в католическом монастыре и пропиталась духом этой веры. И сейчас, находясь в этой маленькой итальянской комнатке, мне ужасно захотелось опуститься на колени перед распятием и помолиться, как это делали монахини.
Я была не в себе; и Стив вряд ли бы признал в нынешней Крис свою приземленную практичную женушку. Уж Бинг, тот точно бы меня не узнал, я ведь постоянно бегала с ним по ферме, словно мальчишка-сорванец. Всегда была готова в любой момент сыграть в крикет, сходить на рыбалку или поглядеть футбольный матч, завывая от радости, когда забивали гол. Милая старушка мать — вот кем я стала в компании двух дорогих мне парней. И мне это очень нравилось.
Но была во мне и другая сторона, которая время от времени брала надо мной верх.
Вот и теперь я опустилась перед распятием и начала с жаром повторять знакомую с детства молитву, обращаясь не к фигуре на кресте, а к матери его, Деве Марии:
— О всемилостивейшая Дева Мария, ни один из живущих на земле, кто обратился к тебе за помощью твоей и за защитой твоей, не остался без внимания твоего. Помню это и верю в тебя, о Дева из Дев, Матерь моя. К тебе я пришла, перед тобой стою, грешная и безутешная. О Матерь Божья, не отверни от меня лика своего, но услышь меня и ответь мне. Аминь.
Ребенком я часто повторяла эту молитву и всегда верила, что просьба моя дойдет до Девы Марии. Обливаясь слезами, я обращалась к Матери, чьего Сына отняли у нее и распяли на кресте.
Она непременно услышит меня. И непременно посмотрит с небес на землю и не захочет, чтобы маленький мальчик умер от ожогов. Она непременно поможет, если у меня достанет веры.
Если у меня достанет веры.
Это ужасное «если». Мне так хотелось верить, но я была просто не способна на истинную веру. Никогда не верила в чудеса, но продолжала молиться и молиться, пока силы не покинули меня. Тогда я разделась и легла в кровать. Истерия спала. «Незачем устраивать мелодраматические сцены», — сказала я сама себе.
Я закрыла глаза и тихонько лежала, раздумывая о Стиве и Бинге. Стив наверняка волнуется, ждет от меня вестей. Надо будет послать ему телеграмму, сообщить, что новостей пока нет.
Мы договорились, что Стив не станет разыскивать меня и звонить мне, если только состояние Бинга не ухудшится.
Проснулась я уже вечером. Подняла жалюзи, вышла на балкон и вдохнула соленого воздуха. Несмотря на то что солнце уже зашло, жара не спадала. Повсюду приветственно горели огни многочисленных ресторанчиков и кафе.
Я почувствовала себя намного лучше и решила спуститься вниз.
Именно в этот момент один из официантов переключился на «Радио Рима». Итальянского я не знала, но слова «миссис Рассел Хопкинс» резанули ухо, и сердце мое чуть из груди не выпрыгнуло. Я бросилась к Бенно, который возился с бутылкой вина.
— Скажите поскорее… что он говорил… этот диктор?
— Этот э-диктор, он сделал э-обращение к американской леди, туристке, э-просил позвонить моему другу сеньору Барретту.
— Благодарю.
Я вышла на улицу, села за накрытый белой в красную клетку скатертью столик и заказала себе лимонаду. Значит, Гил свою часть задачи выполнил, запустил машину. Какой же он милый, замечательный человек… просто чудо, делает для нас с Бингом все, что может! Поиски Анны в прямом смысле этого слова переросли в широкомасштабную акцию. Она, без сомнения, хоть раз, да услышит это объявление, или кто-нибудь скажет ей о нем. Может, хозяин отеля, там, на другом конце Италии.
Я не знала, чем заполнить часы ожидания. Меня захватило возбуждение и лихорадка нетерпения. В итоге эмоции взяли верх и над здравым смыслом, и над бережливостью, и я решила позвонить в Англию, в больницу.
Бенно, добрая душа, позволил мне воспользоваться его аппаратом в тесной душной гостиной за кухней. В комнате никого, кроме старушки в инвалидном кресле, не было. Бенно с гордостью представил мне свою бабушку.
Старушка улыбнулась мне, пришептывая что-то над четками, я улыбнулась ей в ответ и подняла трубку.
В больнице меня тут же переключили на Стива.
— Алло! Привет, Стив. Как там Бинг? Мне захотелось позвонить и узнать, — замерла я от ожидания.
— Немного лучше, — несколько раз прокричал Стив. Слышно было отвратительно, и нам приходилось по два раза повторять. — Совсем незначительные улучшения, но сегодня ему не так плохо.
— Слава богу! Значит, у нас есть время.
— А у тебя как?
Я вкратце рассказала мужу о встрече с кинопродюсером и про объявление по «Радио Рима».
— Отличная работа! — послышалось в трубке.
Я улыбнулась. Для сдержанного Стива это высшая похвала, армейская привычка. Он был так далек и от Параджи, и от происходивших здесь событий.
— Бинг, наверное, не сможет со мной поговорить? — задала я дурацкий вопрос.
— Определенно нет, но если бы мог, обязательно послал бы тебе свою любовь. Мы с ним немного поговорили. И я почитал ему книгу перед ужином.
— Он уже ест?
— Да. Не слишком много, но вполне достаточно.
— Передай, что я очень, очень люблю его, — сглотнула я.
Тишина. Мне так нужна была поддержка мужа, хоть одно доброе, ласковое слово с его стороны, хотя вряд ли я могла надеяться на это, если учесть, как я с ним обошлась. Я так его любила, что почувствовала себя глупой, раболепствующей и униженной. Первая пересадка прошла удачно, и то слава богу.
— До свидания, Стив, — попрощалась я, оставив ему свой адрес.
— До свидания, — донесся до меня ледяной голос. И потом с явной неохотой добавил: — Удачи.
Я поужинала дыней и вкуснейшей местной рыбой со сметаной и грибами и пошла побродить по магазинам. Несмотря на позднее время — половина десятого вечера, — все было открыто. На небе сияли невероятных размеров звезды, в тихом безмятежном море отражалась огромная луна. Чудесная, сказочная ночь.
И вдруг навстречу мне показалась долговязая фигура Гилфреда Барретта. «Он и впрямь хорош собой», — невольно подумала я. Белые узкие брюки с черной рубашкой очень ему шли. Он помахал мне рукой. «Неужели Анна уже откликнулась?» — молнией пронеслось у меня в голове.
