— Именно такими я и представлял себе ваши дороги, — меланхолично заметил Ланс.
Ева звонко рассмеялась:
— Да уж! Вы такого небось не видели! А мы, знаете ли, уже так привыкли все время крутить руль то туда, то сюда, что по прямой, думаю, и проехать бы не смогли! Хотя, конечно, когда пыль стоит столбом, это не очень-то приятно! Но тут всегда так. Мы, здешние жители, вроде как притерпелись, но уж очень противно все время держать окна в машине закрытыми. А откроешь — пыль осядет повсюду: на одежду, волосы, лицо… Такая гадость! Путешествовать в машине с поднятыми стеклами, особенно летом, — не большое удовольствие!
— Ну, не знаю, как летом, мне достаточно и осени!
— Здесь, в Северных территориях, довольно жарко и осенью, и даже зимой. Конечно, когда светит солнце. Но если пасмурно, то холод может пробрать до костей. К тому же на побережье почти всегда ветрено.
Вытянувшись вдоль залива, крошечный, погруженный в сонную дрему городок Хореке уютно устроился у самого подножия гор. Как совершенно правильно подметил Ланс, он состоял из маленькой гостиницы, станции техобслуживания, одного-единственного магазина, почты и нескольких жилых домиков. Однако выглядел достаточно живописным со своими деревянными постройками и вымощенной булыжником дорогой, которая начиналась за пару миль от городка, проходила через него и вела дальше, в Мангунгу. Больше в Хореке не было ни одной другой дороги, даже пешеходной тропинки — настолько он был мал.
Выкрашенный в ядовито-желтый цвет магазин, в котором торговали абсолютно всем, станция техобслуживания и парочка жилых домов, словно гнезда какой-то диковинной птицы, стояли на высоких сваях у самого океана. В часы прилива вода поднималась почти к самым их порогам.
— Хоть убейте, не могу этого понять, — проворчал Ланс. — Господи, столько вокруг земли, а они построены как какие-то курятники, да еще загнаны в воду по самое брюхо!
Ева расхохоталась:
— Их возвели в соответствии с местными обычаями — чтобы можно было забрасывать удочку прямо из окна спальни. Так сказать, не вставая с постели.
Ланс в восторге покрутил головой.
Когда Ева купила все, что ей было нужно, он отволок тяжеленную коробку с припасами в машину, поставил ее в багажник.
— Пойдемте прогуляемся до пирса. Так и быть, покажу вам кое-что интересное, — предложила Ева.
— Надеюсь, вы не собираетесь спихнуть меня в воду? — пошутил Ланс, когда они двинулись вдоль пирса.
Эхо их шагов гулко отдавалось в пустоте под деревянным настилом пирса, там, где волны, яростно шипя, бились о толстые сваи.
— Увы, рада бы, да не могу, — вздохнула она. — Посмотрите, какие тут перила. Неужели вы думаете, у меня хватит сил перебросить вас через них?
Ланс ухмыльнулся.
— А что там за островок? — спросил он, кивком указывая в сторону плоской, как блин, узенькой полоски земли, тянувшейся вдоль побережья.
— Руапапака. В переводе с языка маори «Два краба». Первые исследователи Новой Зеландии высадились как раз на том острове. — И, поддавшись уговорам собеседника, Ева рассказала ему об этом крошечном клочке суши все, что знала сама: — Началось с того, что один из маори по имени Ките убил белого, некоего Биддла. Ките служил у него проводником. Они путешествовали вдоль побережья, и вдруг между ними вспыхнула ссора. Разозлившись, Ките ударил Биддла по голове и сбросил его в океан. В то время Договор Вайнтанги еще не был подписан, так что у белых не было никакого права судить маори. И все же вожди нескольких племен, посовещавшись, решили передать убийцу в их руки, но сначала судили его сами. Суд бледнолицых собрался в той самой методистской церквушке у нас в Мангунгу. Присутствовали все вожди маори. Это был первый суд в Новой Зеландии, проходивший по законам Соединенного Королевства. Ките был признан виновным и приговорен к расстрелу. Приговор привели в исполнение на острове Руапапака. Там же его и похоронили.
— Очаровательно. У меня просто мурашки по коже. Прелестное местечко этот ваш Мангунгу.
— И Хореке тоже. Кстати, тут была одна из первых в Новой Зеландии верфей, и три первых новозеландских корабля построили тоже тут. Вон там гостиница. — Ева указала на небольшое здание справа от пирса. — Вначале это был обычный дом, потом его надстроили, превратили в отель. И все же старожилы помнят, что это строение было одним из самых древних в Новой Зеландии. Те деревья, что тянутся вдоль берега, привезены из Англии. Их посадили больше сотни лет назад… — Вдруг голос Евы оборвался, она тяжело вздохнула. — Ну вот, опять я разболталась! Боюсь, вы считаете меня страшной занудой!
— Да нет… все это очень интересно, ведь ничего подобного я не слышал. И перестаньте все время извиняться! Никакая вы не зануда и мне с вами вовсе не скучно! Скорее уж вам тут скучновато самой!
Ева удивленно посмотрела на него:
— Что вы хотите этим сказать?
— Ну, например, далеко ли вам случалось отсюда уезжать? На юг, скажем? Где вы бывали? Не дальше Окленда?
— Да… я бывала в Окленде. Раза два или три.
— И надолго туда приезжали, если не секрет?
— На целый день. С меня и этого было более чем достаточно. Рада была до смерти, когда удавалось оттуда выбраться.
— То есть кроме Окленда вы ничего не видели? Ева покачала головой.
— Вот об этом я и говорю. Вы всю жизнь прожили здесь, а так не годится. Надо хотя бы изредка куда-нибудь выбираться, видеть новые места, новых людей. Живите, наслаждайтесь жизнью и почаще бывайте в компании ваших сверстников…
— Вы прямо как папа… — скривилась Ева. — Но, видите ли, мне нисколько не скучно. Вы просто не понимаете — я люблю жить здесь.
— Может, так оно и есть, дорогая. Но вы же даже не пробовали жить в другом месте, верно? Вы и одних суток не провели в городе. А кто знает, возможно, вам там понравилось бы! Послушайте доброго совета, не тратьте зря вашу юность, сидя в этой глухомани! Увы, молодость очень быстро проходит. Ведь сюда вы всегда сможете вернуться, если захотите! Но сначала попробуйте пожить полной жизнью! Обидно, если вы так потратите ваши лучшие годы, а потом будете горько сожалеть об этом!
Завидев издалека Мангунгу, Ева радостно встрепенулась. У ворот, поджидая ее, бесновался Буян. И пока автомобиль, пыхтя, взбирался вверх по крутой тропе, ведущей к ферме, пес, захлебываясь ликующим лаем, понесся ему навстречу. Солнце, пробиваясь из-за облаков, играло на его блестящей, отливающей красной медью шерсти.
— Должно быть, он услышал, как мы уезжали, — засмеялась Ева.
— Похоже, Буян здорово привязан к вам, верно?
— Как и я к нему. Только собака может так чувствовать, о чем ты думаешь. Честное слово, иногда мне кажется, что он читает мои мысли! Человек на такое не способен. Если я счастлива, счастлив и он, а когда мне грустно, грустно и ему. Тогда он садится возле меня, кладет голову на колени или лижет мне руки и смотрит на меня такими печальными глазами, что кажется, вот-вот заговорит! Буян такая лапочка!