Жар его поцелуя опалил ее. Реакция Тони не была постепенной. Страсть вспыхнула в ней, как пламя. Он положил ее голову на изгиб своей руки — высокий, сильный мужчина, возвышающийся над хрупкой юной женщиной. Не богиней, а простой смертной, подавленной древним первобытным мужским желанием.
Ее тело не сопротивлялось. Она изогнулась навстречу ему, подобно Леде, обнимающей лебедя. Не существовало объяснения происходящему. Это было волшебство. Царство фантазии. Только для влюбленных.
Тони желала Берна так сильно, что ей угрожало полное подчинение его воле. Он подавлял ее, целуя столь страстно, что казалось: его жесткий самоконтроль вот-вот разлетится вдребезги.
Когда его рука накрыла ее грудь, Тони задрожала, будто тростинка на ветру. Жаркие волны разливались по ее телу, словно в жилах у нее текла не кровь, а жидкий огонь. Такое возбуждение требовало разрешения. Руки Берна скользнули по бедрам Тони, повторяя изгибы тела, стремясь все ближе к ее трепещущему естеству.
Мысль о том, чем это неизбежно кончится, уже проникла в ее затуманенный мозг. Ее отчаянно влекло к нему, но быть отвергнутой потом, после… Нет, это ее наверняка убьет. Равнодушия ей не вынести. Берн тоже весь во власти желания: от возбуждения его тело напряглось, отвердело, мускулы в мощных руках слегка подрагивали, но это нечто другое. Она любит его. Для нее главное — чувства, которые она открыто выразила, а у него все иначе. Может, он вообще никогда не решится отдать свое сердце женщине. Может, он скорее пойдет на самоограничение, если это будет необходимо для защиты его мужской независимости. Но, все же он поддался страсти, сметающей все на своем пути…
— Берн! — вскрикнула она и, чуть было не добавила: «Любовь моя…» Однако гордость удержала ее.
— Я не причиню тебе боли. Просто не смогу. — Но с каждой новой встречей ему было все труднее контролировать ситуацию. То, что она так самозабвенно отвечала на его страсть, доводило Берна до безумия. Аромат ее кожи… Необыкновенный! Вся она такая очаровательная, юная, немного смущается своего прекрасного тела. Медленно, очень медленно, желая защитить ее от себя самого, он заставил свои руки разжаться, поборол неистовое желание отнести Тони в спальню. Это лишь доказывает, как сильно он увлекся. Берн поднял голову, взглянул в лицо Тони. Глаза крепко зажмурены, дыхание с трудом проходит сквозь полуоткрытые губы… Кровь отлила от щек — так сильна была вспышка страсти.
— Открой глаза, Тони. Прошу тебя, — с трудом выговорил он.
— Не хочу. — Впервые в жизни она боялась столкновения с реальностью. Посмотреть на него — все равно, что утонуть в серебряных озерах. — У меня такое чувство, что ты меня заколдовал.
Знакомое ощущение. Он тоже не мог с ним справиться.
— Отныне нам нельзя оставаться наедине.
— Думаю, ты прав. — Она рассмеялась и, сделав над собой усилие, открыла глаза.
Пережитое возбуждение было так велико, что зрачки ее расширились, отчего глаза казались потемневшими и глубокими.
— Теперь, когда мы знаем, как сильны наши чувства, нам придется научиться их обуздывать, — сказал он хриплым голосом.
— Трудная задача. — Ей никак не удавалось привести в порядок дыхание.
— Да уж. — Ему снова захотелось защищать ее, как в тот момент, когда она поразила его в гостинице своей красотой и обаянием. — Уверен, у тебя очень удобная кровать, — усмехнулся он, — но как насчет прогулки на вертолете? Нам надо отвлечься. Полетим над пустыней.
— С удовольствием, Берн. Дай мне только перевести дух и переодеться.
Он окинул ее взглядом. Воплощенная весна в платье из тонкой просвечивающей ткани с цветочным рисунком. Глубокий вырез открывает начало высокой упругой груди.
Он хмыкнул.
— Ты будешь хороша и в старом холщовом мешке.
Ее красота не зависела от освещения или косметики. Она просто была. Совершенная, как сама природа.
Летя над пустыней, Тони вспоминала, как пыталась объяснить одному из своих знакомых французов, по традиции считавшему, что пустыня — это огромное пространство движущихся песков, лишенное растительности, что представляет собой ее пустыня.
Австралийская пустыня ни на что не похожа. Это уникальное место на земле, думала Тони. До горизонта тянулись песчаные холмы, но были здесь и древние живописные горные цепи, великолепные ущелья. А в них — вода. Природные водоемы превращались в легендарные оазисы, изумрудно-зеленую воду окружала буйная тропическая растительность — белоствольные камедные деревья с широкими зелеными листьями, пальмы, обилие папоротников, мхов и похожих на орхидеи лилий. Дух захватывало при виде этих пейзажей, они поражали своей неожиданностью. Феноменальное преображение пустыни после дождя каждый раз внушало благоговейный восторг, производило неизгладимое впечатление, вызывая мысли о торжестве жизни, величии земли и бессмертии природы.
— Налюбовалась? — спросил Берн.
— Никогда не налюбуюсь. — Она повысила голос, чтобы перекрыть рев несущих винтов. — Это моя страна, Берн! Так же, как и твоя.
Он покосился на нее, одобрительно улыбнувшись.
Когда они возвращались, Тони показалось, что внизу, на пустынной земле что-то блеснуло, подобно лазерному лучу. Она тронула Берна за рукав и указала на выжженную солнцем землю:
— Там что-то блестит.
— Вижу. — Он мгновенно насторожился. — И еще там собака. Пастушья собака. Не динго. — (Пес бегал кругами, явно пытаясь привлечь внимание, что свидетельствовало о его сообразительности.) — Сейчас опустимся, посмотрим, — пробормотал Берн.
Приближаясь к земле, они разглядели потрепанный джип, колеса которого покрывала густая красная пыль. Никаких признаков присутствия человека. Автомобиль наполовину провалился в ложбину у небольшой рощицы искривленных камедных деревьев, одно из которых устрашающим скелетом рисовалось на фоне синего безоблачного неба.
Собака перестала бегать, остановилась, глядя на спускающийся вертолет.
— Оставайся здесь, — приказал Берн, когда они приземлились, и он собрался выходить.
Тони послушно подчинилась. Не проходило и месяца, чтобы какой-нибудь турист не попал в беду, пытаясь исследовать пустыню, забывая о таящихся в ней опасностях. Берн припомнил разные случаи, иногда заканчивавшиеся трагедией. Он не мог отделаться от ощущения, что дело неладно. Присутствие человека он почувствовал раньше, чем увидел его, лежащего на боку рядом с островком кустарника. Берн бросился к нему, бормоча по пути слова ободрения. Мужчине было лет шестьдесят, седые волосы стянуты сзади резинкой, кожа красная и блестит от солнечных ожогов. С первого взгляда стало понятно, что его организм совершенно обезвожен.
