Посему однажды вечером, в довольно позднее для визитов время, он явился в дом Мамаевых, зная, что Варвара Васильевна отправилась в театр и Лиза осталась одна. Дворецкий сообщил ему, что господ нет дома, но Федор, не обращая на него внимания, прошел в вестибюль и твердым тоном заявил, что ему крайне необходимо поговорить с Елизаветой Петровной и он будет ждать ее столько, сколько понадобится. Оставив шинель и кивер в прихожей, Федор прошел в малую зеленую гостиную, в этот час неярко освещенную светом лишь нескольких стенников и настольной лампой-мираклем. Он сел в кресло, машинально взял с маленького столика для чтения забытую кем-то книгу и приготовился к долгому и, возможно, бесполезному ожиданию. Напольные часы английской работы, стоявшие в гостиной, три раза принимались бить, отсчитывая томительные минуты. Затейливой резьбы стрелки, казалось, нарочито медленно ползли по циферблату, и, хотя внутри Федора все дрожало от нетерпения, он был полон решимости увидеться сегодня с Елизаветой, даже если для этого ему придется просидеть в гостиной до утра или устроить скандал.
Через три четверти часа Дивов услышал легкие шаги и шелест одежд. Он поднялся с кресла и, когда Лиза вошла в гостиную, учтиво склонил голову.
— Добрый вечер, Елизавета Петровна, — приветствовал он ее.
— Добрый вечер, Федор Васильевич. Полагаю, ваша настойчивость может быть объяснена важными причинами, — холодновато поинтересовалась Лиза.
— Я бы сказал, чрезвычайно важными, — в тон ей ответил Федор.
— В таком случае поведайте мне о них и распрощаемся, время уже позднее. Прошу вас. — Она сделала приглашающий жест в сторону кресла, а сама примостилась на самом краешке дивана, таким образом, чтобы между нею и Дивовым оказался столик. Будто этот легкомысленный изящный предмет мог послужить ей надежной защитой или опорой в нелегком, судя по всему, разговоре с бывшим возлюбленным! Она всеми силами старалась сохранить спокойный, равнодушный вид, но поневоле сердце ее вдруг пустилось в бешеный галоп, горло сжалось, а тело начала сотрясать мелкая нервная дрожь. «Только бы он не заметил, только бы не заметил», — молила она неизвестно кого.
— Елизавета Петровна… — начал Федор, но все приготовленные фразы как-то сразу вылетели у него из головы, когда он взглянул в ее глаза и прочел в их глубине боль и страдание. — Лиза…
Вдруг будто какая-то сила толкнула его, он опустился на колено у ее ног, прикоснулся руками к холодным сцепленным пальчикам.
— Простите меня… — горячо прошептал он. — Прости…
Она побледнела и отвела взор.
— За что же вы просите прощения?
— За то, что оставил вас тогда, самонадеянно решив, что так будет лучше для нас обоих. За боль, причиненную вам в то последнее свидание… — Дивов невольно дернул плечами. — Но мне почему-то кажется, что ваш счет ко мне гораздо длиннее и… трагичнее.
— Да, вы правы. Он гораздо длиннее, но я не намерена обсуждать ваши грехи. — Лиза прикусила губы, чтобы не расплакаться, потому что ей на самом деле очень даже хотелось обсудить его прегрешения и долги, но она боялась уронить собственное достоинство, опускаясь до банального сведения счетов. — Впрочем, я прощаю вас. Это все, что вы хотели от меня?
Она поднялась с дивана, Дивов встал следом за ней, но не выпустил ее рук из своих.
— Да… то есть… — Он собрался с духом и спросил: — Маленький Феденька… мой сын?
Елизавета отпрянула от него.
— Нет, нет! — слишком быстро и горячо возразила она. — Да и какое вам дело до нас?! — в ее язвительном тоне все же прорвалась застарелая обида. — Почти три года вы не вспоминали обо мне! Отчего же сейчас так беспокоитесь?
— Оттого что… оттого… Я не знаю отчего! — тоже перешел на повышенные тона Федор.
— Так будьте любезны, оставьте нас в покое! Вы же получили отпущение грехов!
Лиза резко повернулась и почти побежала к дверям залы, но Федор в несколько шагов догнал ее, схватил за плечи и прижал к себе. Она яростно извивалась в кольце его рук, отбиваясь руками и даже — какой конфуз! — ногами, но он крепко держал ее, не давая ни малейшей возможности вырваться. Через несколько мгновений это странное противоборство более стало походить на страстные объятия. Федор целовал ее лицо, волосы, шею, исступленно шепча:
— Не могу… Я не могу тебя оставить в покое. Не могу отпустить… Это выше моих сил. — Лиза замерла в его объятиях, и он понял, что нашел верный тон и правильные слова, которые смогут удержать ее. — Выходи за меня… Я не слишком завидная партия и сейчас, поэтому не могу обещать тебе роскошной жизни, но… я буду любить тебя…
Она молчала, уткнувшись в его плечо, потом подняла глаза, в глубине которых боролись надежда и неуверенность.
— Я… не знаю. Все так внезапно… скоро…
— Я не могу более ждать. Отпуск кончается. И, уезжая, мне бы хотелось быть уверенным, что ты моя. — Он чуть улыбнулся. — А то вдруг появится какой-нибудь очередной Толобузин…
— Не было никакого Толобузина… — Она чуть помедлила. — Я и Варвара Васильевна его придумали…
— Придумали? Для чего? — с изумлением взглянул на Лизу Дивов. Она промолчала, но выражение ее лица сказало ему больше, чем могли поведать слова. — Господи, Лиза! Это все же, правда? Ты… Федор — мой сын?
— Да… — прошептала она и уже не могла сдержать слез.
— Я чувствовал это! — радостно затормошил ее он. — Знаешь, Лиза, я же видел его! Он чудный карапуз и мне показалось, чем-то… похож на меня?
— У него твои глаза и улыбка, — слабо улыбнулась Лиза. — Но где ты видел его? — обеспокоилась вдруг она.
— Здесь, неделю назад, когда ты исчезла, а я пошел искать тебя.
— Для чего?
— Что «для чего»? — переспросил Федор.
— Для чего ты искал меня? — пристально посмотрела на него Лиза.
— Чтобы… Лиза, расскажи… обо всем, — собравшись с силами, тихо попросил Дивов, ибо понимал, что повествование Елизаветы, как раскаленное клеймо, навсегда оставит след в его душе.
Он подвел ее к дивану, усадил к себе на колени, как малое дитя, и она сквозь слезы и рыдания, иногда гневаясь и негодуя на него, поведала о смерти отца, рождении сына, приезде в Казань с малышом и Наташей и о добрейшей Варваре Васильевне, приютившей их. Он баюкал Лизу в своих объятиях, не зная, как утешить и успокоить ее, кляня себя за беспечность и легкомыслие, за гордыню и душевную черствость. Спустя некоторое время, обессиленная долгим рассказом, Лиза затихла на его плече, комкая в руках кружевной платок, давно превратившийся в жалкий мокрый комочек, и он еле расслышал ее слова:
— Я так ждала тебя… Но боялась у других о тебе расспрашивать… Могли пойти пересуды…
