волосы.
Алферов сбил человека! Провел всю ночь в полиции. Со сломанными ребрами. Он действительно ехал домой! А я…
Нет, я имела право на свои выводы и эмоции. Они не взялись с потолка. Но я действительно не дала сказать мужу ни слова. Мне было слишком важно выплеснуть на него всю боль.
У меня более чем получилось.
Алексей отреагировал не лучше… Да, ему было больно, он устал, был зол…
Боже, да какой смысл разбирать сейчас кто прав, а кто виноват, если всем плохо? Если разрушено все до основания. Выжжено…
А самое плохое, от которого сводит скулы и сосет под ложечкой, что есть у меня странное, иррационально взявшееся в голове ощущение, что Алферов мне действительно не изменял.
Иначе бы не несся так домой!
Я прихожу под дверь спальни и тихо скребусь. Ответа нет.
Нажимаю ручку и открываю.
Алексей лежит на кровати, накрывшись одеялом.
Я подхожу к нему ближе и осторожно сажусь на край. Замечаю на лбу Алферова испарину.
— Тебе плохо? — Спрашиваю тихо.
— Ты пришла, чтобы добить? — Скрипит муж. — Тогда возьми что-то потяжелее слов.
— Нет… — качаю головой. — Принести таблетку?
— Мне ничего не надо… — бурчит и пытается спрятать лицо.
Я пересиливаю себя и тяну одеяло вниз.
— Лёша, давай обезболивающее. Я все знаю. Пожалуйста, поговори со мной!
— Можешь радоваться… — ухмыляется муж, открывая глаза. — Я утоплен, как ты и хотела.
— Я не хотела… — шепчу.
Хотела, да, но совсем не этого! Господи, лучше бы ты хорошие желания исполнял!
Не знаю, что ещё можно сказать, поэтому, иррационально чувствуя себя виноватой, просто осторожно ложусь рядом с Алексеем на свободное место.
Ощущаю такое желанное облегчение и одновременную пропасть между нами.
— Елена уволена, — говорит муж. — Я спешил к тебе вчера, чтобы сказать, что не виноват. Она… она действительно меня поцеловала, а это засняли журналисты. На этом все. Я понятия не имел, как тебе это преподнести. Очень боялся, что все рухнет. Оно и рухнуло…
— Ты считаешь, что совсем ничего нельзя сделать? — Спрашиваю и начинаю внутренне дрожать.
Сейчас, когда злость поулеглась и смешалась с общими переживаниями, мне уже не хочется прекращать отношения. Мне не хочется, чтобы Алферов сдавался!
— Я не знаю, Настя, — отвечает муж со вздохом. — Я не знаю…
— Как это не знаешь? — Шепчу. — То есть ты хочешь сказать, что это я во всем виновата? Мне нужно было не верить своим глазам? Не злиться за телефон? Нужно было сесть с тобой за стол и поклясться в любви? А что бы сделал, если бы увидел меня с другим мужчиной?
Закусываю губу от нового острого витка обиды и понимая, что сейчас опять разрыдаюсь, встаю и иду к выходу из спальни.
— Ты обещала мне таблетку…
Замираю.
— Да, я помню. Сейчас принесу.
Алексей
Если раньше я не понимал, что такое быть «на ножах», то теперь чувствую это состояние постоянно.
Не могу пересилить себя и попросить прощения у Насти. Подхожу и не могу. Мне, сука, тупо обидно! Да, мужики тоже имеют на это право, черт возьми!
Сколько мы так протянем? Мне кажется — ещё одна неделя, и я поеду крышей.
— Доброе утро, — киваю Георгине Григорьевне — нашей новой няне.
Да, Настя нашла таки ее. Кажется, что мне на зло. Чтобы не простить о помощи лично.
— Ох, Алексей Михайлович, доброе утро, — начинает женщина суетится возле плиты. — Чай? Кофе?
— Кофе… — отвечаю хмуро.
Злюсь. Потому что из-за наличия Георгины Григорьевны второй день не вижу по утрам жену.
— Вот, пожалуйста, омлетик, сосисочки.
— Я не ем омлет, — говорю спокойно. Но выходит грубовато.
Женщина пугается.
— Простите, Алексей Михайлович, ваша супруга сказала, что этот завтрак для всех подойдет…
Выдыхаю. Няня, конечно, не при чем.
— Не страшно, — отвечаю уже мягче. — Бутерброды вполне подойдут.
Выхожу из дома и окидываю взглядом охрану. Теперь ее стало вдвое больше, потому что за забором постоянно снуют желтушные журналисты.
Падаю на заднее сидение машины и закрываю глаза.
— Доброе утро, — кивает мне водитель. — Куда едем?
— В суд… — бурчу.
Сегодня меня официально лишают водительских прав.
Просматриваю городские интернет-сообщества. В них целая пиар-компания против моей персоны. Читаю несколько статей и узнаю почерк. Это Елена… Именно по этой схеме мы с ней сняли с поста Кравцова.
Психуя, бью кулаком по обивке двери. Куда не кинься — везде дно.
Моя эмоциональная составляющая находится на таком минимуме, что я просто молча слушаю в суде приговор и отвечаю только в случаях, когда судья обращается непосредственно ко мне.
— Алексей Михайлович, — старается поддерживать меня водитель. — Вы нормально?
— Нормально, нормально, Вить. — Поехали. Жизнь не заканчивается.
Перед офисом меня ожидает новое испытание нервной системы — настоящая забастовка во главе с несменным рупором общественности бабой Машей.
Увидев меня, люди начинают галдеть.
— Как же это так? Да что же это делается?
— Стоп! Стоп! — Прошу я их. — Я ничего не понимаю. Давайте, кто-то один.
Естественно, баба Маша выходит вперед.
— Слушаю вас, Мария Федоровна, — вздыхаю тяжело.
— Профурсетка ваша, — подбоченивается она. — Обещала нам площадки детские поставить. Ждём-ждём, скоро снег пойдёт, а ничего не происходит. В управляющей компании говорят, что у нас средств не хватает. А как же это не хватает, если мы в программу вашу деньги сдавали?! Последние собирали для детишек то…
— Да, да! — Начинают снова шуметь люди. — И в двадцатом доме тоже самое. И в восемнадцатом. Как для детей последнее не отдать?
— Погодите! — Перекрикиваю. — Что за программа то такая?
— Так деньги сдаешь, государство в два раза больше делает.
— Ее же ещё год назад закрыли… — бормочу растерянно.
— Как это закрыли? Как это? И где наши деньги? Да что же это делается?!
Моя голова тихо вскипает. Это какой-то гребаный…
— Я обещаю, что сегодня во всем разберусь! — Рявкаю. — И дам ответ в письменном виде!
— А ну-ка стой… Не пущу! — Преграждает мне путь баба Маша. — Я с тобой пойду. Будешь при мне разбираться. А то мусоропровод до сих пор закрыт. Баки через два двора и пандусов нет. Хрен тебе, — показывает мне многозначительную фигу, — а не доверие.
— Пойдемте, — смиряюсь я.
Александра Ивановна с перемотанным шарфом горлом пытается разобрать документы в кабинете Елены.
— Я ничего не понимаю, Алексей Михайлович, — бормочет. — Точно помню, что все было. Отчеты по каждому месяцу. И как корова слизала…
Поднимаю на уши бухгалтерию, заставляя принести в кабинет весь архив за последние три месяца.
— Действительно, были поступления на счет, — говорит бледная, как полотно, бухгалтер. — Вот, похожие суммы, — но они переведены на счета журналистов.
