«И те, кто ему помогал, — подумала Оливия, глядя на подруг, — отправятся за ним следом».
На следующее утро горстка женщин пошла вместе с Грейс на поле сражения, чтобы похоронить ее отца. Оливия была на многих похоронах — это входило в ее обязанности, особенно если у прихожан не оказывалось близких, чтобы оплакать их, — но никогда не присутствовала, на таком берущем за душу последнем прощании.
Сразу за гробом, держась за Харпера, со спокойным достоинством шла Грейс. Его уцелевшие люди образовали почетный караул, а капеллан Королевской гвардии отслужил простую трогательную заупокойную службу. Солдат-шотландец сыграл на волынке что-то воинственное и дикое — генерал любил эту незатейливую музыку, она возвращала его домой. А потом, когда последние бравурные звуки затихли в утреннем воздухе, вперед вышла леди Би, подняла лицо к утреннему небу и запела двадцать третий псалом.
Господь — Пастырь мой;
Я ни в чем не буду нуждаться…
И все, кто находился в этом безрадостном, политом кровью месте, застыли перед лицом чуда. Оливия почувствовала озноб с первой же ноты, такой чистой, что и Господь мог бы прослезиться. Звуки, издаваемые обычно косноязычной старой женщиной, воспаряли ввысь, превращая скорбное поле в место прославления жизни этого достойного старого генерала и его скорбящей дочери.
Голос леди Би разносился эхом над низкими холмами, а потом солдаты отсалютовали своему командиру из семи ружей. Грейс тихонько поблагодарила каждого за оказанное ее отцу уважение.
Оливия решила подождать Грейс у кареты.
Возле нее, крепко обнявшись, стояли леди Кейт и леди Би.
— Вы продолжаете удивлять и радовать меня, дорогая, — говорила герцогиня, вытирая слезы со щек обеих. — Какой прекрасный подарок вы сделали Грейс и ее отцу.
Леди Би, раскрасневшаяся, горестно кивала и тяжело дышала.
— Лавр… Лавровый венок…
— Конечно, он заслужил почет. Я так рада, что вы оказались здесь и спели; вы ведь знаете, что, когда я последний раз запела, соседские коты решили, что кто-то душит одного из собратьев.
Оливия помогла усадить старую женщину в карету.
— Бедняжка, — сказала леди Кейт, закрывая дверь. — Она в самом деле так глубоко чувствует.
— Но ее пение… — Оливия благоговейно покачала головой. — Кто бы мог вообразить?
Леди Кейт просияла.
— Восхитительно, правда? По какой-то причине способность к пению сохранилась. Она помнит все, что когда-либо пела. Мало того: если она сильно взволнована, узнать от нее что-либо можно, единственно предложив ей пропеть это. И все получается. — Леди Кейт посмотрела туда, где внутри кареты, нервно комкая перчатки, их ждала леди Би. — Как удивительно устроен мозг, не правда ли? Не знаю, что я буду делать, если потеряю ее.
— Она долгое время была вашей компаньонкой?
Леди Кейт улыбнулась:
— О, так вы не знаете? Она младшая сестра моего мужа.
Оливия постаралась не выказать изумления. Леди Би была явно лет на сорок старше леди Кейт. Не зная, что сказать, она просто кивнула.
К ним уже шла Грейс, окруженная солдатами. Она улыбалась им, как могла бы улыбаться старшая сестра.
— Появилась проблема, которую я не предвидела, — неохотно произнесла леди Кейт.
Оливия взглянула на нее.
— Что такое?
Леди Кейт махнула рукой в сторону друзей Кейт.
— Они явно хотят вернуться вместе с Грейс и продолжить воздавать должное генералу. А раз уж я открою двери своего дома для них…
— Не будет оснований захлопнуть их перед кем-то еще. — Оливия на мгновение закрыла глаза. Если дом открыт для посетителей, как они смогут сохранить в секрете пребывание в нем Джека, пока не узнают правду о том, что он делал? Без того, чтобы не выдать его? И не выдать себя?
В доме неизбежно появится Джервейс. А Джек вот-вот начнет вставать. Как они смогут не допустить их встречи?
— У нас меньше времени, чем мы предполагали.
Они получили передышку. Ко времени их возвращения прогноз Грейс оправдался. Джек больше не пробовал вставать, и было непохоже, что он сумеет подняться скоро. Лихорадка совсем свалила его. Пока Грейс принимала соболезнования в лавандовом салоне, Оливия этажом выше ухаживала за приходящим во все большее раздражение Джеком. Но ее усилия не давали результатов — лихорадка не уменьшалась.
— Я не хочу, — капризничал он, отталкивая принесенную Оливией жидкую кашу. — К черту все. Я ничего не хочу.
— Ты уже говорил это, — сказала Оливия, убирая тарелку.
Он не слушал ее.
— Мне нужно встать. Я уже потратил достаточно времени. Мне необходимо найти это.
Оливия вскинула голову.
— Найти это?
Он уже произносил эту фразу, когда очнулся. Джек тер пальцами глаза.
— Я не мог потерять. Я должен найти.
— Джек? — Она держалась очень спокойно, хотя сердце у нее заколотилось. — О чем ты?
Джек недоуменно раскрыл глаза.
— Что?
— Что, как ты думаешь, ты потерял?
Он раздражался все больше.
— Потерял? Я ничего не терял. Кроме, — теперь он чуть ли не рычал — моей чертовой памяти. А моя жена не делает ничего, чтобы помочь мне восстановить ее.
— Ты утратил только часть памяти, — ответила Оливия, чувствуя все большее беспокойство.
Ее Джек никогда не употреблял при ней бранных слов. Он никогда не говорил таким взвинченным тоном, словно внутри его клокотала ярость.
— Пора еще раз выпить отвара ивовой коры, — сказала она, стараясь не смотреть на его горящие лихорадочным огнем глаза.
— Прости, Лив, — вдруг сказал он и погладил ее по щеке. — Я не люблю болеть. Особенно после того, как уже почувствовал себя лучше.
— Да, — сказала она, избегая его прикосновений, и занялась отваром. — Я знаю.
— Ты отыщешь это для меня? Ты ведь отыщешь?
Шло время, Оливия мучилась, а Джек постепенно все больше поддавался лихорадке. Только что он был в себе, в следующий момент уже барахтался между двумя мирами, а потом ускользал неведомо куда.
Грейс осмотрела рану и сказала Оливии, что это будет самая тяжелая ночь. Леди Кейт предложила, чтобы кто-нибудь сменил Оливию. Но та не могла допустить этого. Не могла отойти от Джека, когда ему так плохо.
К десяти часам она была полностью вымотана душевно и физически. Джек неспокойно спал с неизменной холодной тряпкой на лбу. В комнате было душно. Оливия подошла к окну, приоткрыла его и с удовольствием вдохнула теплый ветерок.
Окно выходило на широкую, шикарную рю Рояль и парк за ней, где под пышными кронами деревьев и мерцающими фонарями прохаживались парочки. Церковные колокола пробили час. Прошло шесть дней после сражения, и на улицы стали возвращаться обычные звуки: постукивание колес, цоканье копыт, монотонные низкие крики продавщиц фиалок, обрывки разговоров, пронизываемые музыкальным женским смехом.
