— Отец застрелил себя, — сказала Аллегра дрогнувшим голосом, и слезы выступили у нее на глазах.
— Да, я знаю. Ведь я там была, помнишь? А тебя не было. — Изабель пожала плечами. — Он был никчемным человеком.
— А разве ты не была никчемной матерью?! Как ты могла поступить так со Стефано? Со мной?
— А почему ты так переживаешь? — холодно спросила Изабель. — Ты хотела сделать ему больно за то, что он обращался с тобой как с ребенком и говорил, что не любит тебя. И я великодушно помогла тебе сделать это.
Аллегра отпрянула назад.
— Нет. — Но в глубине души она понимала, что мать говорит правду.
Она хотела уязвить Стефано, даже опозорить его. И не задумывалась о последствиях, не хотела о них знать.
А теперь они сжимали ее кольцом. Воспоминания. Чувства. Сожаления.
И не удивительно, что Стефано испытывал гнев, тускло подумала она. Отталкивал ее, говорил, что больше не хочет видеть. Не удивительно, что он больше не хотел любить ее.
— Спасибо, — сдавленным голосом произнесла Аллегра. — Ты открыла мне глаза. Вряд ли я снова увижусь с тобой.
Изабель небрежно махнула рукой.
— Замечательно.
Аллегра встала и направилась к двери, но напоследок повернулась.
— Мне очень жаль тебя, мама, — сказала она холодным и спокойным голосом. — Ты никогда не будешь счастлива.
Когда Аллегра вернулась на виллу к Бьянке, она вдруг почувствовала себя как дома. Ее дом там, где находится Стефано, но когда же он вернется?
И все же ей надо ждать, а если надо, она сама найдет его. Сделает все возможное, чтобы справиться с прошлым. Вылечить себя и Стефано.
Бьянка тепло обняла ее, и даже Лючио, застенчиво улыбнувшись, прикоснулся к ее руке.
Аллегра рассказала о рекомендациях доктора Спери.
— Он порекомендовал мне известных психотерапевтов, — сказала она Бьянке. — Мальчику будет нелегко, но я помогу.
Бьянка кивнула.
— Я рада, что мы уже сделали первый шаг. Спасибо тебе.
Аллегра улыбнулась ей в ответ.
— Слышно что-нибудь от Стефано? — спросила она.
— Нет, — печально ответила Бьянка. — Но он вернется. Должен вернуться.
Дни шли за днями, ветер становился все холоднее, с деревьев опадали листья, но от Стефано не было никакой весточки. Ни звонка, ни письма.
Аллегра не представляла где он, что делает, о чем думает.
Она проводила время с Лючио, продолжала заниматься с ним арт-терапией, а также ездила с ним к психотерапевту.
Лючио теперь разговаривал, но по-прежнему мало, и лицо его часто омрачала тень. До полнейшего выздоровления было еще далеко.
Но Аллегра сохраняла оптимизм, так же как и Бьянка.
Через неделю после поездки в Милан Аллегра решила снова отлучиться из дома. Теперь она могла на некоторое время оставить Лючио, тем более что он снова стал ходить в детский сад.
Она решила разыскать Стефано. И начать с его квартиры в Риме. Укладывая сумку, Аллегра задумалась: чем закончится эта поездка? Она не знала. Но надежда не оставляла ее.
Сумка была уже почти упакована, когда с шумом открылась дверь и Аллегра услышала чье-то прерывистое дыхание. Она не успела повернуться, как в ушах ее прозвучали жесткие осуждающие слова.
— Значит, — сказал Стефано, — ты снова сбегаешь.
Аллегра резко повернулась и застыла на месте.
— Стефано!
Лицо его было искажено гневом, горечью и болью.
— Сбегаешь, — бросил он, — не сказав мне, куда и почему. Я так и думал.
Но ведь она всего лишь упаковывала сумку, а он сделал такие выводы! Аллегра чуть не рассмеялась.
— Нет, Стефано, я не…
— Почему, Аллегра? — голос его сорвался. — Почему ты не хочешь поговорить? Объясниться лицом к лицу? Чего ты боишься? — Он повернулся, дернув плечом. — Тогда уходи. Уходи и не возвращайся назад. — И с этими словами он вышел из ее комнаты, громко хлопнув дверью.
Аллегра сделала несколько вдохов, пытаясь успокоиться. Через несколько минут, собрав все свое мужество, она вылетела из комнаты, промчалась по холлу и ворвалась в его спальню.
Он стоял возле окна, повесив голову, запустив руку в волосы. Сердце Аллегры сжалось от боли.
Ее собственный праведный гнев улетучился уже тогда, когда она узнала о том, что произошло много лет назад.
— Стефано, я никуда не собиралась сбегать, — тихо сказала она. Он молчал, даже не повернулся. — Я хотела… Я хотела поехать в Рим и найти тебя. Сказать тебе, что…
— Это не имеет значения, — бросил он. — Сказать тебя по правде, Аллегра, меня это не волнует. — Он отошел от окна и встал возле двери. Аллегра поняла: он ждет, чтобы она ушла. Она в изумлении приоткрыла рот.
— Нет, тебя это волнует! — вскричала она. — Ты только что продемонстрировал мне это!
— Меня волнует Лючио, — с холодным презрением произнес Стефано. — Я думал, ты проявишь к нему большее внимание…
— Нет, Стефано. Дело не в Лючио. Дело касается нас. Нас двоих. — Голос Аллегры задрожал.
Стефано молчал бесконечно долго. Аллегра не двигалась с места, желая увидеть его глаза. И когда он взглянул на нее, сердце ее упало.
— Но ведь я обращался с тобой как с вещью, помнишь? Как с объектом. Ты сама говорила мне об этом. — Он подошел к ней с угрожающим видом, дотронулся до ее щеки, а потом невозмутимо, с издевательским спокойствием, коснулся груди.
Аллегра задрожала, но не двинулась с места. Он взглянул ей в глаза и с отвращением отдернул руку.
Аллегра покраснела, затем побледнела. Она почувствовала, как пальцы ее сжались в кулаки.
— Ты говоришь так, потому что злишься.
— Злюсь? — с удивлением повторил Стефано. — Почему я должен злиться?
— Да, злишься. Я увидела это в первый же вечер, на банкете у Дафни. Злость была в твоих глазах.
Стефано скрестил руки на груди.
— Это звучит очень мелодраматично, — устало протянул он.
— Я почувствовала твой гнев, — продолжала Аллегра, — и после банкета. Ты прикасался ко мне так, словно…
— Словно ты была моей собственностью, — оборвал ее Стефано. — Ты обвинила меня в этом. Значит, это правда? Все, что ты сказала, — правда. — В голосе его звучал укор.
— Стефано, пожалуйста, послушай меня. Сегодня я разговаривала со своей матерью…
— Надеюсь, приятно провела время, — медленно произнес Стефано, и она закрыла глаза, молясь о спокойствии. Ей надо очень много сказать ему, но с ним сейчас невозможно разговаривать.
Он не хотел близко подпускать ее к себе. Не хотел снова испытать боль.
— Мать сказала мне, — снова начала Аллегра, стараясь сдержать дрожь в голосе, — что ты ждал меня в церкви — тогда, семь лет назад.
