— Просто я думаю, такие вещи нужно обсуждать заранее, — сказала она.
— Может, все же не будем обсуждать это сейчас, тем более — по телефону? — Ни тени раздражения в голосе Барта. Как всегда, спокойный, рассудительный. Так разговаривают с ребенком, уговаривая его не шалить.
Сьюзен почувствовала, что закипает.
— Ну хотя бы приблизительно, Барт. Может, осенью?
— Этой осенью?
— А может, зимой? Весной? — Сьюзен едва не срывалась на крик. — А может — никогда?!
— Что с тобой, Сьюзен? Ты сама не своя.
— Знаю, — буркнула она.
— Может, поговорим об этом, когда ты вернешься?
Снова этот невыносимый спокойный тон!
— Хорошо, — смирилась Сьюзен.
— До свидания, дорогая.
Щелчок, гудки.
«До свидания, дорогая»! И это все?! Ни разу не произнес «люблю». Сьюзен подумала, что и сама ни разу не говорила Барту, что любит его. Ни слова о любви, никогда — и они собираются пожениться?!
— Я просто использую Барта, — пробормотала Сьюзен.
Ей стало стыдно, хотя с какой стати ей должно быть стыдно — между ней и Бартом Катреллом никогда не было большой страсти, и он прекрасно знал это.
Но знал ли Барт, что Сьюзен нужен в первую очередь не он сам, Барт Катрелл, а дом, надежный, спокойный дом и семья для ее племянника, что этот брак — ради Эмери? Знал ли Барт, что Сьюзен выбрала его в мужья только потому, что считала надежнейшим из мужчин, только и всего? Человеком, который менее всего способен на безумные выходки и который уж тем более не вынудит ее совершать подобные вещи?
В Сьюзен постоянно жил страх — она страшилась пойти по пути своей старшей сестры, которую легкомыслие и беспринципность привели к печальному концу. Сьюзен боялась «дать себе волю», как выражается Филип Мастерсон, потому что это могло разрушить ее мир, мир, держащийся исключительно на правилах и принципах.
И вот теперь Сьюзен чувствовала, как этот самый мир, не прилагая, казалось бы, особых усилий, разрушает Филип, человек которого она знает от силы четыре дня.
Метеоритный дождь среди ночи. Гонки на машине по бездорожью. Поцелуи с малознакомым мужчиной.
О, если бы Сьюзен могла заставить себя не думать о губах Филипа! Но это, похоже, было ей не под силу. А ведь именно эти мысли разрушительнее всего действовали на нее, и ее разлинованный и разграфленный, как школьная тетрадь, мир. Сколько неразумных, необдуманных выходок за последние несколько дней!
Вот и сейчас Сьюзен обнаружила, что ее рука, вовсе не интересуясь мнением своей хозяйки, вновь сняла телефонную трубку. Не понимая толком, зачем делает это, Сьюзен набрала номер Филипа.
— Алло.
Сьюзен вздрогнула от звука его голоса.
— Привет, Сьюзен, — сказал Филип. Его голос был сонным, но не раздраженным.
— Как вы догадались, что это я? — не утерпела Сьюзен, хотя намеревалась, услышав голос Филипа, просто повесить трубку.
— Догадался.
Снова этот знакомый насмешливый тон. Голос глубокий, низкий. Волнующий. Чувственный.
— И все же, как вы догадались, что это я, Филип? Полагаю, я все же не принадлежу к тому типу женщин, что способны звонить среди ночи.
— Знаете что, Сьюзен, самое печальное? Что ни я, ни вы толком не знаем, к какому типу женщин вы принадлежите на самом деле. Вы сами не знаете, какая вы настоящая.
— Неправда! — возмутилась Сьюзен. — Я — знаю.
Филип немного помолчал.
— Я рад, что вы позвонили. Жизнь порой преподносит нам сюрпризы.
Да уж, подумала Сьюзен, это точно. Мужчина, который, казалось бы, должен быть рад слышать голос своей невесты в любое время дня и ночи, не выказал ни малейшей радости и был всего лишь вежлив — но и только. А Филип, которого Сьюзен явно разбудила ночным звонком, похоже, действительно счастлив слышать ее.
— Итак, что скажете? — весело спросил Филип.
Сьюзен услышала шорох и поняла, что он поудобнее устраивается в постели. Вот он подкладывает вторую подушку под голову, готовясь к долгому разговору со Сьюзен, а не думает, как бы поскорее отделаться от нее. Сьюзен увидела это так же ясно, как незадолго до этого Барта в пижаме, халате и очках.
А ведь Филип, наверное, не носит фланелевых пижам, пронеслось у нее в голове. Скорее всего он вообще спит обнаженным…
— Д-до свидания, — пробормотала Сьюзен, радуясь тому, что Филип сейчас ее не видит, — щекам стало так горячо, что на них можно блины печь.
— Подождите, Сьюзен! Вы забыли сказать, зачем звоните.
А если сказать, что звоню просто так, что он подумает?
— Я звоню, чтобы сказать вам, что мы с Бартом собираемся назначить день свадьбы, — нашлась она.
Молчание, затем голос Филипа — тихий, мягкий, ровный:
— Я полагаю, это могло бы подождать до утра.
Сьюзен попыталась найти скрытый смысл в его словах, но у нее ничего не получилось. Ей на секунду вдруг показалось, что Филипу это известие неприятно.
— На самом деле я звоню не поэтому, — сказала Сьюзен. — Я просто хотела поблагодарить вас за эту ночь. Мне кажется, малыш Эмери запомнит ее на всю жизнь.
— Прекрасно. Я рад.
— Ну… спокойной ночи.
— Спокойной ночи, милая.
— Я уже, кажется, просила вас не называть меня так!
Филип рассмеялся мягким, бархатным смехом.
— О, простите меня. Я совсем забыл правила, но, может, вы сделаете скидку на то, что сейчас середина ночи, и простите меня?
— Я…
— Вам никогда не приходило в голову, что у вас слишком много правил?
— Нет.
— Как же ваш жених запоминает их все?
Какая странная ночь, устало подумала Сьюзен. Барт не чаял, как побыстрее избавиться от меня, а Филип, похоже, и не собирается заканчивать разговор — ему нравится дразнить меня. И еще он снова назвал меня «милой», хотя, конечно, это ровным счетом ничего не значит. Он бы и собаку свою так называл, если бы Сократ не был кобелем, и официантку в закусочной — кого угодно.
— Мне пора, — сказала Сьюзен.
— Да-да. Что ж, спасибо за звонок. Кстати, вы так и не сказали, на какой день назначена ваша свадьба?
— Я не говорила, что мы уже назначили день. Я сказала, что мы только обсуждаем это.
— Разве? Значит, мне послышалось. Впрочем, это не так уж и важно. Ну до свидания, Сьюзен! Увидимся завтра.
Положи трубку, приказывала себе Сьюзен, но почему-то медлила. Филип тоже не спешил отсоединиться. Чтобы прервать молчание, Сьюзен спросила:
— Какие у вас планы на завтра, Филип?
— У нас, Сьюзен, у нас.
— Ну да, у нас. Я спрашиваю, чтобы знать, как одеваться.
— О, Сьюзен, планы у меня — у нас — самые грязные!
Сьюзен опешила, не понимая, что он имеет в виду. Филип, однако, не спешил объяснить ей это.
