— Лечение верховой ездой? — усмехнулась Дороти.
— А что? На время он совершенно забыл о страхе, о том, что привык жалеть себя, бедного маленького сироту, у которого иногда болят шрамы…
— Неправда! — воскликнула Дороти, взмахом руки обрывая его. — Он вовсе не жалеет себя…
— Нет, жалеет. — Шелдон быстрым движением поймал и крепко сжал обе ее руки, будто надеялся, что так лучше сумеет убедить ее. — Послушай меня, Дорри! Прошу тебя, послушай. У него это получается само собой. Ты его постоянно жалеешь. Он сроднился с жалостью и считает, что иначе и быть не может.
— Так, по-твоему, это моя вина? — Дороти ужаснулась, услышав такое обвинение. — Потому, что я болею за него всем сердцем? Переживаю ту же боль, что и он? А ты переживаешь? Скажи мне! Ему только четыре года, а он уже видел войну, взрывы и смерть. Он перенес несколько операций. Как я могу не жалеть его, когда… — Голос ее оборвался.
Лицо Шелдона смягчилось.
— Шшш… успокойся, — тихо проговорил он. Его ладонь медленно заскользила по ее руке к локтю. Он притянул Дороти ближе и, когда их колени соприкоснулись, ласково сказал: — Все в порядке, Дорри. Он отважный мальчик. Вы оба очень мужественные. Все, о чем я прошу тебя, это дать ему немного свободы. Он должен понять, на что способен.
Ласковый голос, добрые слова Шелдона лишали Дороти сил. Глаза ее наполнились слезами, а горло перехватило.
— Я пыталась, — беспомощно пробормотала она. Ей так хотелось поделиться с ним своими страхами, так хотелось найти в нем поддержку. Однако она боялась, что он поймет, насколько она уязвима. — Но не смогла. Я слишком боюсь потерять его. Из-за всех переживаний у меня уже не осталось храбрости.
— Дорри! — Шелдон раздвинул колени и вплотную привлек ее к себе. От его горячих нежных рук Дороти становилось тепло, и она чувствовала, как все меньше остается той холодной гордыни, к которой она приучила себя за последние годы. — Тебе не нужно больше быть храброй, — тихо уговаривал он. — Ведь нас теперь двое. Не отталкивай от меня Дэвида. Доверься мне, я могу помочь.
— Нет, — покачала головой Дороти, — ты не понимаешь. Тебе легко быть смелым и храбрым, потому что ты не любишь его так, как я. — Она прижала ладонь к его рту, не давая ему возразить. — Не любишь, не можешь любить! Для тебя он игрушка, новое развлечение, а для меня — вся жизнь, все, что у меня есть. У меня никогда не будет другого ребенка, а у тебя их может быть сколько угодно…
Дороти внезапно умолкла, испугавшись, что слишком далеко зашла. Ведь Шелдон — ее противник. Нельзя обнажать перед ним душу.
— Продолжай, — тихо попросил он. — Я хочу знать, что с тобой случилось, Дорри. Я ждал, когда ты мне расскажешь.
Она растерялась, покачала головой и попыталась высвободиться. От его близости она теряла самообладание. Так недолго и погибнуть. Не говоря ни слова, Шелдон разжал руки, и она сделала шаг назад. Понемногу ее смятение прошло. Теперь она могла рассуждать здраво. Наверное, он прав. Если уж ей придется стать его женой, он должен знать о ней все.
— Мне было всего шестнадцать лет, — спокойно, даже несколько отстранение начала Дороти. — Мои родители развелись, когда я была совсем маленькой, и мне пришлось жить по очереди то с одним из них, то с другим. Довольно быстро отец потерял ко мне всякий интерес. Моя мать тоже не слишком мною занималась, как, впрочем, и всем остальным. Она никогда не улыбалась, нигде не бывала. Большую часть времени проводила дома, лежа на диване перед телевизором. Мне казалось, что ей на все наплевать.
В волнении Дороти крепко сцепила руки. Однако теперь ей было не так страшно. И полумрак сада и доброжелательное молчание Шелдона помогли ей собраться с мыслями и продолжить исповедь:
— До меня никому не было дела, и я от этого сильно страдала. Больше всего мне хотелось, чтобы кто-нибудь полюбил меня или я полюбила бы кого-нибудь. Вот тогда-то я и встретила Зака.
— Зак, — медленно повторил Шелдон. — Зак… Ты любила его?
Любила? Она уже с трудом могла представить себе, как он выглядел. Русые волосы, серые глаза… Худой, высокий… Вот, пожалуй, и все. Прошло столько лет!
Где-то высоко на дереве запела ночная птица. Одна и та же мелодия повторилась несколько раз.
— Даже не знаю, — честно призналась Дороти. — Правда, не знаю. Во мне накопилось так много любви, а поделиться было не с кем. Я отдала все ему.
— А он тебя любил?
Одинокая слеза скатилась из-под опущенных ресниц, и Дороти смахнула ее. Старая история не стоила того, чтобы сейчас проливать слезы.
— Он так говорил. Может быть, действительно любил. Ему было всего восемнадцать. Когда обнаружилось, что я беременна, он не стал отказываться, а заявил родителям, что собирается на мне жениться.
— И что же его родители?
— Они повели себя, как все родители в таких случаях. — Дороти с удивлением поняла, что даже спустя столько лет испытывает горечь. — Ссылались на грандиозные планы, не включавшие ранний брак сына. Наверное, давили на него. И постоянно спрашивали, почему он так уверен, что ребенок именно его.
— Что же было потом? Что решил Зак?
— Не знаю, — равнодушно ответила она. — Мне было не до него, потому что все пошло не так, как надо. Боль… — Дороти вдруг показалось, что та страшная боль возвращается. Чтобы остановить ее, она крепко обхватила руками талию и ссутулилась. — Врачи мне что-то объясняли, но я не понимала ни слова. Я просто умирала от нестерпимой боли.
Она проглотила комок, стоявший в горле, и постаралась расслабиться. До сих пор она никогда никому этого не рассказывала. Откинув волосы, она подставила лицо под легкий ветерок.
— Ребенку не суждено было выжить. Так что вся суета, стыд, надежды были напрасны. Меня положили в больницу, а Зака посадили в самолет и отправили, кажется, в Гарвард. Больше я его не видела.
Шелдон долго молчал. А Дороти ощущала странную опустошенность, словно, рассказав о прошлом, отдала ему себя. Прислушиваясь к успокаивающему шелесту листвы, она размышляла, правильно ли поступила.
— А как же будущее? — В голосе Шелдона не было осуждения, он просто спрашивал. — Что сказали врачи?
— Сказали… ну, что забеременеть снова я могу только чудом. — Дороти старалась, чтобы голос ее звучал безразлично, опасаясь начать всхлипывать. Какие потоки слез пролила тогда совсем юная девчонка, осмелившаяся полюбить и узнавшая приговор врачей! — Они уверяли меня, что чудеса иногда случаются. Говорили, что я должна надеяться. А потом отправили домой.
Наконец Дороти осмелилась взглянуть на Шелдона. Он продолжал сидеть не двигаясь и не смотрел на нее. Луна освещала его четкий профиль. Догадаться о его мыслях было невозможно.
