Но в голосе ее звучало сомнение.
Ровена невольно подумала о том, насколько восхитительнее был бы сегодняшний вечер, случись все это неделю назад, до того, как ей пришлось ехать в Лондон, чтобы сразиться с маркизом в Карлтон-хаузе в надежде победить его.
Словно угадав, о чем она думает, маркиз поставил бокал и поднялся из-за стола.
— Я должен тебе кое-что показать, — сказал он.
— Ты разве не хочешь, чтобы я оставила тебя наедине с портвейном? — спросила Ровена.
Маркиз покачал головой.
— Я хочу, чтобы ты никогда меня не оставляла.
Ничего не ответив, Ровена поднялась со стула, и маркиз открыл перед ней дверь столовой.
Ровена хотела повернуть вправо, где находился салон, и очень удивилась, когда маркиз вместо этого повел ее в противоположную сторону, и они вошли в широкий коридор, ведущий от центра дома в левое крыло.
Они миновали галерею, где над резными столиками, французскими комодами и антикварными шкафчиками висели семейные портреты. Ровена увидела флаг, наверняка захваченный в бою кем-нибудь из Свейнов, шпагу, которая также, несомненно, имела свою славную историю.
Наконец маркиз открыл перед Ровеной следующую дверь.
Войдя в комнату, она подумала сначала, что это кабинет. Навстречу вошедшим поднялись со своих мест двое мужчин.
На стенах висели в рамках какие-то старинные документы, вроде тех, которые показывал маркиз Гермионе.
— Добрый вечер, мистер Смитсон, — поприветствовал маркиз одного из мужчин, стоящего у двери.
— Добрый вечер, милорд.
— Я хочу, чтобы вы показали миледи, в какой стадии находится работа, которую я вам поручил.
— С удовольствием! — воскликнул мистер Смитсон. — Так получилось, милорд, что все оказалось гораздо легче, чем я ожидал.
— Мистер Смитсон проводит исследования родословной древа Уинсфордов, — пояснил маркиз.
— Неудивительно, что это не заняло много времени, — ответила удивленная Ровена.
— Я проследил судьбу Уинсфордов из Хантингдона, — гордо сообщил мистер Смитсон. — Его светлость сказал мне, что именно оттуда происходит ваша семья. Я проследил ваши корни до тысяча пятьсот восемьдесят седьмого года.
Ровена растерянно смотрела на него, не в состоянии вникнуть как следует в смысл его слов.
Затем она опустила глаза и увидела перед собой набросок того, над чем работал мистер Смитсон, — родословное древо от доктора Уинсфорда до некоего Ричарда Уинсфорда, родившегося в только что названном году.
— Я и не представляла, что это возможно! — воскликнула Ровена.
— Я так и думал, что это удивит тебя, — ответил маркиз. — Но мистер Смитсон пока не закончил. Он может раскопать еще и не такое.
— Да, это так, милорд, — согласился Смитсон. — Я поручил нескольким помощникам провести поиск в библиотеках, среди церковных книг и других источников, которые обогатят нас новым, уверен, очень интересным материалом. Вот только, миледи, нам не удалось пока узнать девичью фамилию вашей матери.
Ровена посмотрела на маркиза.
— Я сообщу вам завтра все подробности, мистер Смитсон, — пообещал маркиз.
Говоря это, он увлек Ровену в другой конец комнаты.
— Это мистер Гейлорд, — представил маркиз второго мужчину. — Он работает на меня уже много лет. Превосходно оформляет документы в традициях старинных рукописей, которые я тебе показывал.
— Спасибо, милорд, — улыбнулся Гейлорд.
— В данный момент мистер Гейлорд работает над моим родословным древом. Оно такое высокое, что места все время не хватает.
Ровена увидела на длинном дубовом столе пергамент длиной около шести футов, украшенный красивыми миниатюрами и вензелями, совсем как на старинных пергаментах.
— Род Свейнов начинается, миледи, — сказал мистер Гейлорд, — с французского графа Этьена де Свейна, внук которого пришел сюда из Нормандии с войском Вильгельма Завоевателя.
Говоря все это, Гейлорд указал на имя на вершине родословного древа. Затем он стал медленно двигаться от нормандских к средневековым Свейнам, от живших при Тюдорах к жившим при Ганноверах, и наконец, дойдя до нижнего края пергамента, ткнул пальцем в имя маркиза.
Ровена увидела его полное имя, которое слышала до этого лишь в церкви, когда священник венчал их.
— Тарквин Александр, пятый маркиз Свейн.
Ровена прочла рядом свое собственное имя!
— Ровена Мэри Уинсфорд.
— Я хочу, чтобы вы назвали миледи дату, когда я попросил вас, мистер Гейлорд, вписать сюда ее имя, — сказал маркиз. — Уверен, что вы прекрасно это помните.
— Конечно, милорд, — ответил Гейлорд. — Это было три дня назад, тридцатого июня, перед тем, как вы отправились в Лондон.
Ровена застыла в изумлении.
— Вы абсолютно уверены, что помните, как я зашел в тот день к вам, чтобы дать подобные инструкции?
— Не может быть никаких сомнений, милорд! — удивленно воскликнул Гейлорд. — Неужели я мог бы забыть такую дату! Мы все пришли в восторг, узнав, что ваша светлость наконец женится.
— Спасибо, мистер Гейлорд.
Взяв Ровену за руку, маркиз повел ее прочь из комнаты.
Они молча шли обратно по коридору, и Ровена вдруг почувствовала, что ей не хватает воздуха.
Так маркиз собирался жениться на ней еще до того, как узнал о ее родстве с герцогом Дунвеганом! Он принял такое решение, но не стал говорить ей об этом, а вместо этого уехал, предоставив считать, что ставит голубую кровь превыше чувств.
Они вошли в салон, и маркиз закрыл дверь.
Ровена остановилась у камина, а маркиз подошел к окну и встал так, как стоял в тот день, когда они впервые поцеловались, — повернувшись к ней спиной и глядя в сад.
В комнате повисла напряженная тишина. Затем маркиз произнес:
— Я победил, но победа эта кажется мне бессмысленной.
Ровена напряглась, решив было, будто маркиз собирается сообщить, что теперь, сделав ее своей женой, жалеет об этом своем шаге.
— Когда я поцеловал тебя впервые, я сказал, что чувствую себя так, будто нашел на вершине горы неизвестный горный цветок. То, что мы испытывали тогда друг к другу, было таким прекрасным, таким совершенным, что теперь я боюсь.
— П…почему? — Ровена не узнавала собственного голоса.
— Потому что я по собственной глупости наступил на этот цветок и чуть не раздавил его.
Снова наступила тишина, затем Ровена, запинаясь, произнесла:
— Почему… ты не сказал… мне?
— У меня не было такой возможности — ты так радовалась тому, что нашелся Марк, что не могла думать тогда ни о чем, кроме этого. И еще я знал, что мне обязательно надо ехать в Лондон. Я не мог отказать принцу-регенту, который попросил меня помочь в организации торжеств. Но я собирался вернуться к тебе сегодня и официально, со всеми подобающими церемониями, попросить оказать мне честь стать моей женой.
— Я не знала… что ты… передумал, — выдавила из себя Ровена.
— Невозможно рассказать, что я испытывал с тех пор, как сказал тебе, что не могу жениться на тебе. Наверное, дело в том, что я никогда раньше не знал любви — настоящей любви. Чувство застигло меня врасплох, и, хотя это было самое замечательное из всего, что мне приходилось испытывать, я не мог сразу пожертвовать условностями, вкушенными мне воспитанием и всей моей жизнью.
— И все же… ты… передумал.
— Меня заставил передумать Марк.
— Марк? — удивленно воскликнула Ровена.
— Когда на дороге в Ньюмаркет я понял, как сильно ты беспокоишься о нем, я вдруг понял: мне хотелось бы, чтобы моя жена относилась к нашему будущему ребенку именно так, как ты относишься к Марку.
Последовала долгая пауза.
— Я был таким педантичным и упрямым, планируя свое будущее, и просто забыл о том, что детям нужна любовь, любовь, которая должна стать частью семейной жизни, любовь, которую испытывают друг к другу отец и мать. — Маркиз глубоко вздохнул. — Думаю, в тот момент я понял, почему ты всегда такая красивая, почему у тебя и всей твоей семьи такие добрые, благородные сердца и почему Марк такой храбрый. Я восхищен его смелостью и независимостью и хотел бы видеть таким же собственного сына.
Ровена взглянула в лицо маркизу, и на глазах ее выступили слезы.
Ведь он лишь облек в слова то, что чувствовала она сама — в семье доктора Уинсфорда, несмотря на все невзгоды, царили мир и любовь, потому что доктор и его жена так любили друг друга.
— Оставив тебя, я вернулся домой, — продолжал маркиз, — сразу отправился к мистеру Гейлорду и сказал ему, чтобы он включил твое имя в наше родословное древо. Там не хватало только даты нашего бракосочетания, и я был твердо намерен жениться на тебе, как только вернусь из Лондона.
— Если бы ты… только… сказал мне, — пробормотала Ровена.
Она вспомнила, какой несчастной чувствовала себя в тот день, как негодовала на маркиза и как решила попытаться выбросить его из своей жизни с помощью дедушки.
