— Этот варвар с великолепными усами? — Он покачал головой. — Я не знал. Только что вернулся из Лондона, доставлял известия о победе.
— Не мешало бы извиниться, — заметила леди Кейт.
— Извиниться? — возразил Джервейс, широко ухмыляясь. — Хиллиарду? Клянусь Юпитером, дайте мне знать, и я соберу толпу побольше, чем на схватку Криббса с Молино[13].
— Ставлю пятьсот монет, что он никогда не сделает этого, — заявил Торнтон.
Джервейс помахал ложкой.
— Никто не примет пари.
— Прекратите, вы оба, — рявкнул Диккан.
— Подумаешь, — сказал Торнтон. — Совершеннейшая нелепость. Вы ведь не ездили на поле битвы, не правда ли, миссис Грейс?
Оливия моргнула, внезапно став центром внимания.
— О, я не столь бесстрашна. Я забочусь о раненых здесь.
— Кто они? — заговорил Дрейк. — Есть те, кого мне следует навестить?
У Оливии остановилось сердце.
— Прекрасная мысль, — сказала леди Торнтон, отставляя свою чашку. — Было бы бессовестно не навестить кого-нибудь из знакомых.
Леди Кейт рассмеялась.
— Я бы не стала беспокоиться, — сказала она и протянула руку за лимонным печеньем. — Нас в какой-то степени обошли, когда распределяли влиятельных лиц. По-моему, самый важный из наших гостей всего лишь баронет.
— Нам все же следует навестить их, — заявил молодой Томми. — Патриотический долг, знаете ли.
— Прекрасная мысль, — сказал Джервейс. — Разве мисс Фэрчайлд не осудила нас за неисполнение долга по отношению к нашим мужественным парням? Что может быть достойнее, чем посетить их, не встающих с постелей?
Он говорил, обращаясь ко всем, но его глаза вдруг остановились на Оливии. Все, что она могла сделать, — это оставаться спокойной. Он снова угрожал ей. И даже не осознавал, насколько велика была угроза на этот раз.
— В другой раз, Джервейс, — заговорила леди Кейт. — Когда они поправятся настолько, что смогут выдержать волнение.
— Я могу взять за правило посещать их, — сказал он. — Часто.
Оливии стало холодно. Она заметила искру триумфа в его глазах и ощутила страх.
В это время в комнату, тяжело ступая, вошел Финни.
— Простите меня, ваша светлость. Миссис Грейс спрашивают наверху.
Джек. Оливия знала это еще до того, как дворецкий заговорил. Джеку стало значительно лучше, когда она уходила, он спал. Но теперь ей слышались слабые голоса, одним из которых был голос Харпера. Ей надо поспешить. Одного выкрика Джека будет достаточно, чтобы всех погубить.
Взгляд леди Кейт удержал ее от того, чтобы резко вскочить.
— Спасибо, Финни, — сказала она, поднимаясь и неспешно оправляя юбки. — Я уже иду. Мои извинения, леди Кейт. Я оставляю вас управляться с чайником.
Оливия сомневалась, что кто-нибудь, кроме Джервейса, заметит ее уход. Она постаралась спокойно дойти до двери. Скрывшись из виду, она быстро побежала вверх по лестнице.
Сначала он думал, что это сон. Он видел себя в постели с ней, ее загорелая рука удивительно контрастировала с молочной белизной ее бедра. Он осязал свежесть простыней. Он чувствовал вкус утреннего солнца на ее коже. Она смеялась, когда он щекотал ее, в ее голосе было столько удовольствия. Ей нравилось, когда он щекотал ее вот здесь, под замечательно вылепленным коленом. Каждый раз, когда он щекотал ее, она выпускала из рук простыни, которые обычно натягивала до горла, изображая добродетель.
А, он добился своего. Она залилась радостным смехом, простыни упали, обнажив, к его удовольствию, прелестные, налитые грудки. Они немного подпрыгивали, розовые соски сморщились от внезапного озноба — и от жара в его взгляде. Он не мог отвести глаз от этих идеальных, цветущих грудок.
Прежде чем она смогла откатиться в новом приливе девичьей сдержанности, он упал на них как голодный мужчина. О, какими они были вкусными. А таинство, которое ожидало его пониже этого манящего пучка светлых волос… А очаровательная музыка ее вздохов и стонов, когда она выгибалась навстречу ему…
— Ох, — она не могла вздохнуть от смеха, — ты замучаешь меня.
Он улыбался, глядя на ее шаловливую улыбку.
— Я постараюсь, не сомневайся.
И он очень старался. Но ему неизбежно приходилось оставлять ее в теплой мягкой постели и возвращаться к своим обязанностям. Она все еще тихонько смеялась, угрожая выдать все его секреты, если он не возвратится к ней. Так что он перекатился через нее и шлепнул по славной попке, а потом снял куртку со столбика кровати и подошел к зеркалу, висевшему над туалетным столиком.
— Я не люблю тебя, — дулась она, выставляя пики своих совершенных грудок.
— Конечно, любишь, — возражал он, отвешивая ей галантный поклон. — А я, Мими, люблю тебя до безумия.
Отвернувшись, он застегнул пуговицы мундира.
Его голубого мундира. С красными обшлагами и воротником.
Джек так резко подскочил на постели, что скрипнули ребра. Кто такая Мими? Где это? И, Господи, почему он надевал французский мундир?
Откуда он знает, что мундир французский?
Он потряс головой. Он не понимал. Он просто знал это так же твердо, как свое имя. Он уронил голову на руки.
— Что я наделал?
— Проблема, милорд? — спросил от дверей Харпер. Ему не хватало воздуха.
— Да. Нет.
Как спросить? Кого спросить?
Джек взглянул на маленького человека, который все еще носил изодранную куртку гвардейца, и гадал, может ли он знать. Но если бы он знал, наверняка сказал бы что-нибудь.
— Позовите мою жену, — прохрипел он.
Это не сон. Он был в той спальне, с той женщиной. Он смеялся, словно ничто в мире его не тревожило. И надевал вражеский мундир так, словно привык делать это.
Теперь он знал, почему ему вспомнились ружья.
Лежа на спине, он смотрел на гипсовые гирлянды, сложный рисунок которых напоминал ему искусную паутину. Он пытался вспомнить больше о той, другой спальне, пытался сделать воспоминания отчетливее.
Мими.
Он был счастлив с ней. Без Ливви. Почему-то эта мысль вызвала чувство негодования. И горячую волну стыда.
Что это значило? Что он сделал?
Ему нужно поговорить с Ливви.
Должно быть, он сказал это вслух, потому что она тут же появилась.
— Джек? — Она стояла в дверях, не успев войти в комнату. Он снова заметил, что у нее усталый вид. Ее тусклое серое платье висело на ней как на вешалке, словно она перенесла много лишений, а в этом не было смысла. В конце концов, она ведь графиня. Они были одним из самых богатых семейств во всей Британии.
— Почему ты не сказала мне, что я участвовал в сражении? — спросил он.
