Тот опустил голову. «Все равно я своего добьюсь…» — думал Тадеуш.
— И не надейся, — угадал его мысли барон. — Насколько я ее понял за то время, что имел удовольствие быть с ней знакомым, твоей она не будет ни в каком случае. — Он усмехнулся. — А если такая оказия и случится, то только один раз. Помни об этом — гордая женщина никогда не позволит такому… такому слабому человеку владеть собой.
— Вот черт…
— Ищи орешек себе по зубам! — наставительно сказал барон. — А теперь слушай.
Он поднял голову кверху. Криков до них уже не доносилось.
— Что там у нее? Зачем она тебя прогнала? Ведь она тебя прогнала?
— Да, прогнала! Но у нее там нож!
— Вот болван! У нее там еще и нож! О-о… Ну слушай… Мы должны вывезти ее в Польшу. По доброй воле она с нами не поедет, значит, придется ее заставить.
— Но как?
Эйленгоф подошел к одному из шкафов и достал из него склянку с прозрачной жидкостью.
— Подай мне бокал с водой, — обратился он к брату.
Тот проворно выполнил требование барона. Эйленгоф накапал несколько капель в бокал.
— Ну, бери бокал. Теперь дело за малым… Надо заставить ее это выпить.
— Так просто? — саркастически спросил Тадеуш.
— Да. Так просто. Идем.
— Куда?
— К ней. Я буду держать ее, а ты заставишь ее это выпить. Вот и все, — сказал Эйленгоф.
— А… а как?
— Да так, вольешь в рот — и все. В Польше мы ее в твоем поместье спрячем. И помни! — Барон повернулся к брату. — Тронешь ее хоть пальцем — Убью! Мне не ее честь дорога, а дело наше, которому ты своей глупостью повредить можешь.
Они подошли к двери. Тадеуш достал ключ и отпер дверь. Эйленгоф отворил ее и вошел первым.
— Вы? — изумленно воскликнула Наташа. — Вы? Как вы здесь оказались?
От удивления она растерялась и упустила тот момент, когда Эйленгоф коршуном кинулся к ней и скрутил ей руки за спиной.
— Давай! — крикнул он брату. — Да давай же!
Тадеуш, руки у которого тряслись, попытался поднести бокал ко рту девушки, но она вовсе не собиралась ждать, пока ее опоят неизвестно чем. Она кричала и отбивалась, но хватка Эйленгофа была слишком сильна: он так стиснул ее, что она начала задыхаться. Бледное лицо Тадеуша и его трясущиеся руки вдруг померкли, дышать стало трудно, просто невыносимо, сознание ее помутилось, и она замерла. В этот момент Тадеуш, который едва пришел в себя от испуга, влил содержимое бокала ей в рот.
В несколько глотков девушка выпила жидкость. Помедлив несколько мгновений, Эйленгоф разжал хватку. Наташа безвольно повисла на его руках. Он отнес ее в кровать.
— Слушай меня. Чтобы не было тебе искушения, будете все время на моих глазах. Теперь, раз в день надобно ее поить этим зельем, иначе она очнется. Кормить ее при этом тоже надо. Чтоб не померла. Дней через пять ей питье так часто, может, и не понадобится. Она будет вполне нам послушна.
— Что это? Что ты ей дал?
— Тебе знать не надобно. Меньше знаешь — спишь крепче. Через час будь готов выехать отсюда. Горничную придется взять, нам без нее с девицей не справиться.
— Их видели в старом доме, что на дороге из Петербурга. — Василий Федорович едва переводил дух. — Надобно ехать.
— Как ты узнал?
— Поляка видели возле нашего дома. Его экипаж приметный. Мы смогли весь его путь проследить. К тому же когда он входил в дом, то нес Наташу на руках. Какой-то бродяга заприметил сие, а уж мы вызнали, ведь всех встречных-поперечных спрашивали.
— Не медлим! — Семен Петрович легко поднялся и направился к дверям.
— Как желаете, но я тут не останусь. — Князь Федор показался в дверях и решительно глядел на Нарышкиных.
— Ну что тут будешь делать… — Семен Петрович усмехнулся, глядя на молодого человека. — Надо брать с собою жениха.
— Сил есть у тебя, Федор Иванович? — Василий Федорович повернулся к князю. — Сдюжишь?
— Силы много, а вот терпения более нет.
— Ну добро. Едем! — Семен Петрович вышел прочь. За ним последовали остальные.
Не более половины часа потребовалось спутникам для того, чтобы добраться до того дома, о котором шла речь. Василий Федорович, хотя и знал уже сюда дорогу, но, будучи тут один с парой слуг, не решился войти, боясь за жизнь дочери, которую могли и убить, не прояви он достаточно расторопности. Теперь же их было трое, да к тому еще с два десятка вооруженных малых за спинами. Нарышкин обернулся, и взгляд его упал на Оболенского. Тот, бледный, прямо держался в седле. Василий Федорович одобрительно покачал головой. Этот и не такое сдюжит.
Вот уже и тот дом… Лошади остановились, всадники спешились и тихо прошли вперед. У двери не было выставлено никакой охраны. Часть вооруженных слуг Семена Петровича обошла дом кругом и встала около окон. Оболенский и оба Нарышкины скользнули внутрь. Наверху слышался какой-то шум, спор, потом все стихло.
«Что с нею? — вертелось в голове у Федора. Эта мысль не оставляла его ни на минуту. — Жива ли? Цела?»
— Она там, наверху, — шепнул он спутникам.
— Стой… — попытался остановить его Василий Федорович, но князь не желал слушать и медлить более.
Оболенский медленно стал поднимать по лестнице наверх. Он увидел, как из комнаты наверху вышел старый знакомец его Эйленгоф, ведя перед собою брата Тадеуша.
«Эйленгоф? — пронеслось у князя Федора в голове. — Эйленгоф? Но…»
Дальше думать он не посмел, только отчего-то стал быстрее подниматься наверх, чувствуя, как закипают в нем гнев и ярость. Братья, ничего не заметив, скрылись за соседней дверью. Оболенский же, ведомый каким-то шестым чувством, вошел в ту дверь, из которой они вышли.
На постели лежала бесчувственная и бледная Наташа. Глаза ее были закрыты, а руки беспомощно брошены вдоль тела.
— Наташа, Наташа… — Оболенский бросился к девушке. — Наташенька…
Он покрывал поцелуями холодные руки девушки. Она была бездвижна и в какой-то момент князь Федор решил, что она мертва.
— Что сделали с тобою, дружочек мой?
Сзади послышался шум, распахнулась дверь и в ней возник бледный Тадеуш со шпагой в руке. Оболенский медленно поднялся и достал оружие. Им овладела холодная ярость.
— Убийца, — твердо произнес он. — Ты убил ее, — говоря, он наступал на Тадеуша.
Бледное лицо его было страшно, и Сангушко, не будучи человеком смелым, испугался. Только что он хотел драться не на жизнь, а на смерть, но, увидев перед собою разъяренного врага, струхнул.
— Она жива! — воскликнул он. — Она просто спит!
— Что ты дал ей?
— Снотворное зелье! — закричал поляк, вовсе не уверенный в своих словах.
