ответ.
– Я же говорила, ты родился в больнице, – двигаю к себе тарелку.
– Ну, да, – кивает сын. – А как?
Бросив взгляд на Руслана, вижу, как он растекается по спинке своего стула и весь превращается во внимание.
– Ты был у меня в животике, – говорю Мише. – Потом тебя оттуда достали.
– В больнице?
– Да.
Откусив пиццу, я жду дальнейших расспросов.
– Тебе было страшно? – спрашивает он. – В больнице.
– Мне было страшно, но твой дядя Саша испугался сильнее, – прячу улыбку, вспоминая тот день.
Мой брат отвез меня в больницу, и я всерьез опасалась, что он потеряет по дороге сознание.
– А где был папа?
Я отрываю глаза от ладони Чернышова, которую он положил на стол. Поднимаясь по его груди, достаю глазами до его лица и вижу на нем выражение терпеливого ожидания, будто ему бесконечно интересно, как я отвечу на вопрос нашего сына.
Голубые глаза въедаются в мои, и это ощущение беззвучного диалога колется под кожей.
Он был в командировке.
По крайней мере, через три дня он забрал нас оттуда сам.
Мы рассматривали нашего сына, как какого-то инопланетянина. Вместе. В его руках он был таким крошечным…
– Папа был на работе, – отвернувшись, я смотрю на Мишу.
– А… – задумчиво тянет сын. – Понятно. Я пить хочу…
На меня снисходит вселенское облегчение оттого, что он потерял интерес к поднятой теме.
Дорога за окном машины похожа на темный тоннель, когда мы возвращаемся в город. С каждым километром во мне копится напряжение, и, глядя на сиденье прямо перед собой, в темноте салона терзаю глазами очертания плеч переднего пассажира.
Когда машина въезжает во двор нашей многоэтажки, я отстегиваю Мишу и отстегиваю собственный ремень безопасности.
Чернышов выходит из машины, оставив на сиденье куртку и черт знает как, умудрившись открыть свою дверь.
Его дыхание превращается в пар, пока помогает Мишане выбраться из кресла, придерживая его одной рукой. Даже травмированное, его тело излучает энергию, которую трудно игнорировать. Я провела с ним слишком много времени, от этого мои глаза становятся невыносимо жадными, путешествуя по широким плечам и узким бедрам моего почти единственного мужчины.
Прихватив свою лопату, Миша принимается счищать снег со скамейки и разбрасывать его вокруг себя.
По телу Руслана проходит легкая дрожь, когда ему в спину ударяет холодный ветер.
Остановившись в шаге от Чернышова, смотрю в его лицо. От холода его челюсть слегка напрягается. Бросив взгляд на Мишаню поверх моей головы, тихо говорит:
– Я бы приехал раньше. Если бы мог.
Я не спрашиваю о том, что такое он говорит. Его глаза смотрят в мои. Я знаю, о чем он говорит, и это уже не имеет значения, но меня все равно скручивает изнутри.
– Я знаю, – смотрю ему в грудь. – Я разве когда-нибудь говорила иначе?
– Нет. Но я уже не уверен в том, что ты всегда говорила то, что думаешь.
Сглотнув тяжелый ком, поднимаю на него глаза.
– Я наговорила тебе ерунды. Сегодня. Извини. Все не так…
– Ты права. По крайней мере, Мишане на меня не насрать.
– Руслан…
– Извини, если испортил тебе день.
– Мой день почти не пострадал.
Мой мир сжимается до размера ракушки. Глядя в его глаза, я теряю волю и ненавижу себя за это. За то, что хочу протянуть руку и убрать упавшую ему на лоб прядь волос. Или почувствовать его пальцы на своих холодных щеках. Он смотрит на мои губы, и мне хочется закричать и спросить, какого черта он стоит здесь так, будто не хочет уходить?! Какого черта он творит в последние два дня?!
– Мам, я хочу писать.
– Иду… – отвожу глаза, делая шаг назад. – Пока… – тихо говорю Руслану.
Он снова вздрагивает от ветра и, передернув плечами, проговаривает:
– На следующей неделе нотариус подготовит доверенности на Мишу для тебя и меня. Ты сможешь подъехать ко мне в администрацию? Ориентировочно во вторник. Я пришлю за тобой Борю.
Я никогда не была у него на работе. Тем более, никогда не была в кабинете мэра. И хоть в этой просьбе нет ничего криминального, я чувствую легкую настороженность в душе.
– Думаю, что смогу, – пожимаю плечом, разворачиваясь на месте.
Приложив к домофону таблетку, пропускаю сына внутрь и сама захожу следом, не оглядываясь.
Наши дни.
Оля
– Ну и толкучка… – подавшись ближе к рулю, Маша вытягивает шею, пытаясь понять, почему уже пару минут мы не можем сдвинуться с места.
Движение перед нами остановилось, и я решаю не тратить ее время. Отстегиваю ремень и прошу:
– Просто высади меня здесь. Я дальше пешком.
– Как скажешь, – Маша принимает к обочине, выкручивая руль своего “БМВ”. – Передай мэру, что дороги в городе ужасные. Моя бедная подвеска. Я сегодня чуть колесо не потеряла.
На ней безумно вычурная шуба фиолетового цвета. Нечто такое, что сама я на себя никогда бы не надела, прежде всего, потому что мне бы просто не пришло такое в голову, но Маша слишком любит эпатаж, чтобы прожить без него хотя бы один день.
Эта оболочка очень обманчива, на самом деле сегодня она торговалась с потенциальным арендатором так, будто планирует получить тройную прибыль с каждого квадратного сантиметра площади. Сама я никчемный переговорщик, зато на мои плечи ляжет подготовка учебной программы, ведь среди нас двоих я единственный человек, получивший диплом.
Все это гораздо волнительнее, чем показалось с самого начала. Боязнь прогореть или не справиться делает меня немного нервной и зацикленной, и тот факт, что я не делюсь своими бизнес-планами даже с братом – прямой признак того, что я чертовски не уверена в своих силах. В каком-то смысле я даже понимаю Чернышова. Желание добиться успеха иногда может быть как щепка в голове, забирая много энергии и становясь въедливой навязчивой идеей.
Откинув солнцезащитный козырек, ловлю в маленьком квадратном зеркале отражение собственных глаз.
Мое волнение не имеет никакого отношения к языковой школе и бизнес-планам. Я волнуюсь по совершенно другой причине. Поправляя волосы и обновляя помаду на губах, я смотрю в свои глаза и понимаю, что сегодня утром собиралась с особой тщательностью. Я целый час потратила на то, чтобы привести в порядок волосы и сделать их гладкими. И я делала это не для того, чтобы покорить Машкино воображение.
Я думала не о ней.
Я думала о нем. Пытаясь в собственной квартире найти спасения от цветочных запахов и непомерно вычурных букетов, которыми завалена моя спальня. Второй был только чуть поменьше первого, и это синие
