не смотрел бы на меня с этим напряжением в глазах.
– Я ни о чем не жалею, – сообщаю ему. – Я сделала тот выбор. Я не хотела, чтобы Миша кочевал между мной и моей матерью, тем более что у нее тоже не было на него времени.
Мы оба понимаем, кто этот “тоже”, и меня злит то, что любая тема наших разговоров, как гребаное минное поле, но он сам сунулся в него со своими благородными порывами.
– Ты никогда не просила моей помощи, – его голос звучит, как металл. – Ни одного раза. Ни в одном вопросе за эти три года.
– Мне не нужна твоя помощь, – заверяю его. – Ты опоздал на пять лет.
– На пять лет? – подается вперед. – Хочешь сказать, что пять лет назад ты просила меня о помощи? Я даже не знал, откуда в нашем доме берется еда.
В нашем доме?!
Я зря сюда пришла. Зря!
– Ты забывал даже о моем дне рождения! О какой помощи я могла тебя попросить?!
– О любой. Ты знала, что я сделаю все, что смогу.
– Я обязательно бы попросила, если бы видела тебя больше пяти часов в сутки. Чего ты хочешь? Зачем все это?!
Мой голос эхом разлетается по кабинету, и его сопровождает стук в дверь.
Пряча свое пылающее лицо в волосах, жду, пока, звеня посудой, его секретарша выставит на стол поднос с коллекционным кофейным сервизом и удалится со словами:
– Нотариус здесь. Звать?
– Да, – встав из-за стола, Чернышов отталкивает свое кресло и убирается к окну.
Видя в стеклянных дверцах шкафа отражение его обтянутой серым пиджаком спины, пытаюсь взять себя в руки.
Мужчина средних лет возникает на пороге. Мне требуется усилие, чтобы поздороваться с ним в ответ на его вежливое приветствие и игнорировать то, что наш мэр жмет его руку с механической сдержанностью, несмотря на то, что его голос звучит отрывисто и резко:
– Что от нас нужно?
– Паспорта, пожалуйста. Сверим информацию. На всякий случай.
По крайней мере, в моем мире существуют незыблемые и фундаментальные вещи, поэтому я не боюсь найти в документах, которые подписываю, какой-то подвох. Именно поэтому читаю через слово, даже не пытаясь вникать в детали, ведь в этом вопрос полностью доверяю своему бывшему мужу.
Он ставит размашистые подписи, скрипя ручной напротив меня.
Выслушав разъяснения, забираю свои экземпляры, ища для них подходящее место в сумке. Когда за нотариусом закрывается дверь, кабинет погружается в гробовую тишину.
– На следующих выходных мы с Мишей едем за город, – говорю хрипло, застегивая сумку. – Так что ты будешь свободен.
– Считаешь, что мы закончили разговор?
– Его вообще не нужно было начинать, – смотрю на Чернышова.
Я знаю, что больше никогда сюда не приду. И это жжет меня изнутри. Именно поэтому я впитываю очертания его лица и его тела в обстановке этого кабинета, который так ему идет и которого он так долго добивался.
Прочистив горло, говорю:
– Я не знаю, почему моя жизнь вдруг стала тебе так интересна, но когда этот бзик у тебя закончится…
Поднимаю глаза вслед за ним, потому что, сняв с телефона трубку, он кладет ее на стол и встает.
Выражение его лица настолько упрямое, что у меня екает в груди.
Резкость его движений напоминает мне о том, какое большое и сильное у него тело, и это читается в каждой складке одежды, которая натягивается на бедрах и плечах.
Дернув меня за локоть, заставляет встать со стула.
Моя сумка падает на пол, живот врезается в его ширинку, а в нос врезается его запах.
– Что ты делаешь?! – хватаюсь за его пиджак.
Освободив локоть, он накрывает ладонью мой затылок и склоняет голову, прижимаясь своими губами к моим.
Несмотря на жесткую хватку ладони, его губы мягкий и осторожные. От этого я закрываю глаза, вздрогнув и застыв. Мое сердце отбивает удары в течение секунд, пока до тела доходит, что происходит.
Мы просто не двигаемся, и свист тихого дыхания, смешанного с моим, единственный звук в этой комнате.
Это короткая передышка.
Как только я размыкаю губы, чтобы сделать шокированный вдох, горячий влажный язык оказывается у меня во рту.
По телу Чернышова проходит дрожь.
По моим коленям ударяет слабость.
Чтобы не упасть, забрасываю руки на его шею, забывая о том, что должна сопротивляться.
Отпустив мой затылок, он сжимает рукой мою талию, и по моему животу растекается лава от контакта с каждым углом и выпуклостью на его твердом теле.
Зарываюсь пальцами в его волосы, ловя атаки его языка своим и стону оттого, что его эрекция такая молниеносная и очевидная.
Именно это отрезвляет меня, как удар по голове.
Яд в моей крови такой концентрированный, что его не вытравить ничем.
Его предательство, которое я не смогла простить тогда и не смогу сейчас. Потому что слишком сильно его люблю!
– Я не могу… – хриплю, отскакивая в сторону. – Не могу… – хватаю с пола свою сумку.
– Оля… – упершись ладонью в спинку стула, Чернышов сгибается пополам и опускает голову. – Давай начнем сначала, – вскинув голову, он смотрит на меня исподлобья потемневшими глазами.
– Я не могу… – тряхнув головой, иду к двери.
Моя куртка висит на напольной вешалке. Сняв ее оттуда, прижимаю к груди.
Я обещала себе не бежать, и я не буду.
Взявшись за ручку, оборачиваюсь и говорю:
– Хорошего дня.
Выйдя в коридор, вижу двоих посетителей на стульях у стены, которым, к счастью, нет до меня дела.
Наши дни
Руслан
– Нафиг… – с хрипом издает Саня за моей спиной.
Не сбавляя скорости, оставляю его позади, продолжая двигаться по парковой дорожке в режиме гребаной ракеты. Шипы кроссовок дают сцепление с промерзшей землей, не позволяя свернуть на повороте шею, когда меняю направление, собираясь сделать большой круг, а может пять кругов, пока в башке не начнет свистеть.
Под бинтовой повязкой немного тянет локоть, в остальном мое тело ведет себя так, будто выбить из него дурь будет сложнее, чем я думал.
Легкой трусцой Романов завершает свою пробежку, и я нагоняю его, сделав круг, который собирался, и вернувшись в ту точку, на которой десять минут назад мы расстались.
– Ты сегодня допинга нажрался? – пристраивает задницу на скамейке, упираясь локтями в колени.
Холодный воздух обжигает легкие.
Двигаюсь туда-сюда перед лицом своего шурина, восстанавливая дыхание и вытирая пот со лба под резинкой шапки.
– Настроение хорошее, – отвечаю на его вопрос.
– Ну, да, – прокашливается. – Оно и видно. Я на сегодня все. Хочу
