Наставница Древослава сказала, что сегодня был их последний урок: она научила Светланку всему. «Ты готова», – прошелестел её голос, и сердце Светланки осыпало целым звездопадом искорок грусти.
Ковёр-самолёт нёс её между стволов. Днём полотнище выглядело обычным, а в темноте на нём проступал мерцающий серебристый узор волшбы. Вот и знакомые могилки. Светланка ступила наземь и свернула ковёр, присела на холмик рядом с матушкой, заглянула в мягкий сумрак её глаз.
– Вот и выросла ты, дитя моё. – Прозрачно-лунные пальцы прохладно коснулись волос Светланки. – А мой срок пребывания на земле вышел, пора тебе меня отпустить.
Глубокий синий бархат неба переливался самоцветными россыпями, среди которых ярко и лучисто сияла одна прекрасная Звезда – самая большая, самая ясная и влекущая. Её свет отражался в очах матушки, устремлённых в небесную бездну.
– Это – новый мир, в котором мне предстоит жить, – сказала Нежана. – Он зовёт меня. Ты у меня совсем взрослая, доченька, и более не нуждаешься в моей заботе. Пришла нам пора прощаться.
Печаль коснулась сердца Светланки прохладным крылом, но прописанному на небесных скрижалях она воспрепятствовать не могла. Знание об этом дне тихо жило в её душе задолго до его наступления, и она встретила его с покорностью и смирением.
– Благодарю тебя за всё, матушка, – прошелестел её шёпот, мягко ложась вместе с лесными духами-огоньками на траву. – Пусть тебе живётся в новом мире радостно и покойно.
Её пальцы нащупали ожерелье на шее, с которым она никогда не расставалась. Гладко обточенная бирюза дышала тёплой силой, живая и шепчущая; губы Светланки изогнулись в горчащем изломе улыбки, рывок – и бусины покатились в траву, прыгая голубыми жучками.
– Ты свободна, матушка, – сказала юная кудесница.
Сотканный из лунного света призрак улыбался ей с небесной нежностью. Прозрачные пальцы коснулись щеки, оставив на коже чувство лёгкого дуновения. Ночь растворяла любимые черты, и те плыли, покрываясь рябью, точно отражение на воде. Через несколько мгновений белое облачко растаяло без следа, а Светланка осталась на земле, не сводя затуманенного тёплой слезой взгляда с далёкой Звезды.
– Счастливого тебе пути, матушка, – сорвался с её уст вздох.
Ночной ветерок сушил её щёки, а на соседней могилке сидел дедушка и смотрел на Светланку, улыбаясь в серебряные усы.
– Тебе тоже пора туда? – спросила девушка.
– Нет, у меня душа – земная, – ответил тот. – Привык я здесь, прирос к родным местам. Но и мне надобно сменить жильё. Посох этот тебе ещё понадобится, так что принеси-ка веник – в него и переселюсь.
Светланка бесшумно прокралась в дом, взяла у печки веник и вынесла во двор. Дедушка покряхтел, весь сгорбился и стал ростом не больше названного предмета.
– Домовым тут останусь, – проскрипел он. – Да смотри, веник-то правильно ставь – помелом кверху, а ручкой книзу, чтоб счастье не переводилось.
Так Светланка и сделала, а потом снова вышла навстречу многоглазому взгляду небес. Положила руку на оплетённый вьюнком посох – и тот замерцал, засиял сказочными переливами света. Ей казалось, что он был глубоко вогнан в землю – просто так не выдернуть, но стоило ей немного потянуть, как посох легко вышел. Живые плети вьюнка затвердели и обратились в кружево серебряных завитков.
Ночного леса Светланка не боялась: кого опасаться, когда душа этих мест слита с её собственной? Ни один дикий зверь не разевал на неё пасть, а Марушины псы при встрече всегда приветственно склоняли головы. Шагая, она окидывала всё вокруг внимательным хозяйским взглядом; ствол поваленной старой сосны манил присесть, и она прислонила к нему посох, а сама устроилась рядом. Пушистый лисёнок без страха вспрыгнул на лежачее дерево, и Светланка погладила малыша.
– Чего ночами ходишь-бродишь, красавица? – раздалось вдруг за плечом. – Ночью только звери рыщут, а девицам спать положено.
Её ухо защекотало пахнущее сырым мясом и кровью дыхание, а на плечи опустились тяжёлые когтистые руки Гюрея.
– Мне что день, что ночь – всё едино, дядюшка, – ответила Светланка. – Мне некого бояться в лесу. Лес – мой дом.
– Вон оно что… М-м. – Гюрей понюхал её, защекотав плечо и шею бородой. – С ума ты меня сводишь, кудесница. Как увидел в самый первый раз – обалдел. В сердце будто заноза засела.
Его руки давили ей на плечи всё настойчивее, с недвусмысленным намёком. Прерывистое, похотливое дыхание тепло касалось шеи Светланки, вызывая в ней неприятное, тошнотное чувство.
– Пусти, дядюшка, – попросила она для начала по-хорошему. – Не надо.
– Не могу удержаться! Пьянишь ты меня, девка, крепче мёда хмельного, – рычал ей в ухо Гюрей. – Чудо как хороша… Краше тебя не видал никого! Знать, приворожила ты меня, чародейка лесная…
– Дядюшка, последний раз прошу – не надо, – теряя терпение, сказала Светланка, и в её голосе прозвенел угрожающий ледок.
– Бабы у меня давно не было, – страстно дышал брат Невзоры, скользя ладонями с плеч на грудь девушки. – Изголодался я – смерть!
– Дядь, я предупреждала. – Светланка гибко наклонилась вбок, подхватывая посох.
От легкого удара в лоб Гюрей отлетел сажени на три, точно его могучий богатырь кулаком попотчевал. Откатившись по траве, он ошарашенно замотал головой, а Светланка засмеялась, дивясь силе своего нового помощника – посоха.
– А ну-тко! – развеселилась она.
Посох пронзил ночной полог серебряной вспышкой, и в траве что-то зашуршало. Плети невесть откуда взявшегося вьюнка, стремительно вытягиваясь и свиваясь толстыми канатами, оплели руки и ноги оборотня, потащили его наверх и подвесили меж двумя соснами. Сколько он ни дёргался, пытаясь освободиться, вьюнок не рвался, точно из стали зачарованной был выкован.
– Эй! Отпусти, ведьма! – зарычал Гюрей.
– А ты не желал меня отпустить по-доброму – так повиси тут до утра, – рассмеялась Светланка. – Авось, усвоишь урок… – И добавила с насмешливой капелькой яда: – Дядюшка.
Словно попавшая в паучью сеть муха, Гюрей трепыхался меж деревьев, изрыгая ругательства, а Светланка отправилась домой.
***
Сквозь послеобеденную дрёму Цветанке померещились людские голоса – много голосов. Откуда их здесь столько – в этой-то глуши? Пронзённая молнией тревоги, воровка-оборотень колобком скатилась с полатей и приникла к окну…
