Сквозь послеобеденную дрёму Цветанке померещились людские голоса – много голосов. Откуда их здесь столько – в этой-то глуши? Пронзённая молнией тревоги, воровка-оборотень колобком скатилась с полатей и приникла к окну…
Дюжина охотников из Зайково, вооружённых рогатинами, топорами и луками, окружили Гюрея, а тот метался из стороны в сторону, лохматый, сутулый, клыкастый – и в людском облике зверь зверем. Невзора со Смолко стояли на крылечке и не спешили к нему на помощь. Перепуганная Свемега, держась за большой, округлившийся живот, охала у оконца.
– Что же это? Цветик, гляди, они дядю Гюрея травят, а потом и за Смолко возьмутся!
Цветанка выскочила на крыльцо.
– Эй, ребята! – окликнула она охотников. – Вы чего к нам явились? Да не с миром, а с оружием?
Мужики услыхали, но не опустили рогатин и луков. Среди них не было тех, с кем она возила из города обоз с припасами в войну – некому было старое добро вспомнить.
– Да вот, лиходея, который у них скот резал, выследили, – с усмешкой сказала Невзора. – Поделом ему, пакостнику.
Она не защищала брата, а тот, низко нагнув голову, кидался от копья к копью, скалил клыки и смотрел по-волчьи, дико. Вдруг из-за деревьев светлой сталью прозвенел молодой голос:
– Не троньте его!
Из леса на ковре-самолёте показалась Светланка. Очи её сверкали молниями, а следом за нею нёсся шелест и древесный гул – лес словно ожил и зароптал, неодобрительно качая верхушками.
– Лесная кудесница, – оробели мужики.
Светланка ступила на землю и величавым шагом направилась в середину круга, которым оцепили Гюрея. Стебли вьюнка сплелись на её голове в корону, в ушах покачивались серёжки из шишек хмеля, а из складок зелёного наряда веяло свежестью лесного разноцветья.
– Ежели и виноват перед вами дядя Гюрей, то уж не смертною виною, – сказала она, становясь рядом с оборотнем. – Казнить легко – нелегко суд справедливо свершить!
Она ударила посохом оземь, и всё оружие, обратившись белыми голубями, выпорхнуло у охотников из рук. Те ахнули и отшатнулись, а Невзора со Смолко спустились с крылечка и встали у Светланки за спиной. Присоединилась к ним и Цветанка.
– Не беспокойтесь, вернётся к вам ваше оружие, как только домой прибудете, – сказала юная кудесница. – Слушайте лучше, что я вам скажу, люди добрые. Не справедливее ли будет заставить того, кто скот воровал, ваши стада пасти и от зверя дикого охранять? Пусть он отработает ущерб, который он вам нанёс.
– Кудесница Светлана, да как же можно волку доверить скотину стеречь? – с сомнением качали головами охотники. – Пусти козла в огород – он всю капусту пожрёт!
– Не пожрёт, – улыбнулась Светланка.
Она слегка ударила Гюрея посохом по плечу, и тот рухнул на колени, а на горле у него засеребрился мерцающий ошейник, который спустя несколько мгновений въелся под кожу, оставив на ней светящийся узор.
– Теперь он и пасть разинуть на вашу скотину не сможет. – Светланка подошла к оборотню и опустила руку ему на плечо. – Ну что, дядя Гюрей, пойдёшь в пастухи? Набедокурил ты здорово, надо бы вину свою искупить, не находишь?
Тот ссутулился, понурил голову, а глаза его из-под насупленных бровей глядели тускло, мрачно и подавленно.
– Пойду, – буркнул он еле слышно.
– Ну, так тому и быть, – кивнула Светланка. – Люди добрые, как долго ему служить назначите?
– Пущай три года служит, – решили мужики. – А потом идёт на все четыре стороны – лишь бы от нас подальше.
– Пусть будет по-вашему.
Светланка дунула на оборотня, и тот растянулся на траве, словно ураганным ветром прибитый.
– Поднимайся, дядюшка, – засмеялась она. – На работу тебе пора.
А в домике охала и стонала Свемега: у неё начались схватки, хотя до срока оставалось ещё три седмицы. Светланка велела перенести её в баню и уединилась с роженицей, сказав взволнованному Смолко:
– Ничего, братец, родит твоя супруга быстро и без боли.
Затих лес, дыша ветром и роняя первые жёлтые листья. Неприкаянно бродя по тропинкам, Цветанка глянула на своё отражение в лужице: лица её время не трогало, из воды на неё смотрел всё тот же васильковоглазый Заяц, а вот виски словно инеем схватило. Инеем, которому не суждено было растаять.
В величественной тишине лесного дворца закричал младенец. Губы воровки дрогнули в грустноватой улыбке: вот и стал Смолко отцом. Казалось, ещё вчера он сосал материнскую грудь, а теперь держал на руках собственное дитя. Неужели годы пролетели так быстро? Лес кивал: пролетели.
– Как сына назовёшь? – спросила Невзора, с улыбкой заглядывая в крошечное личико.
– Подумать надобно, – ответил тот.
– Назовите Первушей, – сказала Цветанка, переступая порог бани. – Потому как первенец он ваш. А ещё друга моего так звали.
Смолко обернулся к супруге:
– Что думаешь?
Свемега лежала на соломенной подстилке, сияя усталыми, но озарёнными счастьем и умиротворением глазами. На миг смежив веки, она кивнула:
– Пожалуй.
Такая же умиротворённая, как взор Свемеги, взошла над лесом луна. Ласково осветила она поникшую голову Цветанки, а потом в небе полыхнули, трепеща и извиваясь, зелёные полотнища зорников.
– Ишь ты, – пробормотала Цветанка, ёжась на крыльце от ночной прохлады. Первые дни месяца зарева дышали почти осенней зябкостью.
– Такие зорники в небе были, когда я родилась? – тихим бубенцовым вздохом коснулся её слуха голос Светланки.
Та присела рядом с нею на крылечке, кутаясь в шерстяной платок, и колдовская зелень небесных огней плясала в её глазах – неземных, нечеловечески пронзительных.
– Да, такие, – нехотя молвила Цветанка. Неясная печаль теснила ей грудь, говорить не хотелось.
– А теперь они провозвещают, что пора мне в путь-дорожку пускаться, – с улыбкой вздохнула девушка.
Сердце ёкнуло нежданной тревогой, похолодело от близости разлуки.
– Это ещё в какую дорогу? – насупилась Цветанка.
– По белому свету – людям помогать да уму-разуму их учить. – Мягкая ладошка Светланки опустилась на плечо воровки-оборотня – легче пуха, а ту будто каменной плитой придавило к месту.
– Что, не сидится тебе дома? – еле шевельнулись губы Цветанки.
