– Тогда поедем ко мне, – решительно заявил Джеймс и подвел ее к родителям. – Если вы уверены, что нам здесь делать нечего, – сказал он, обращаясь к Конти, – я хотел – бы отвезти Элери ко мне домой и накормить ее обедом.
Марио Конти кивнул:
– Лучше не придумаешь. Не готовьте ничего. Я пришлю вам еду.
– Отличная мысль, Марио, – поддержала его Кэтрин и поцеловала дочь. – Пожелай Нико спокойной ночи и отправляйтесь. Увидимся позже. Спокойной ночи, Джеймс.
Элери молчала на всем пути до Честер-Гарденс. Джеймс не предпринимал никаких попыток прервать затянувшееся молчание, а просто провел ее в кабинет, усадил на диван и сел рядом, прижав к себе.
– Не беспокойся. Нико – крепкий парнишка. Утром он будет в полном порядке. – Он улыбнулся, глядя на нее. – И ему очень повезло, Элери, что все его так любят. Не могу себе представить, чтобы моя сестра пришла в такое расстройство из-за младшего братика.
Элери на секунду прикрыла глаза, а затем, вскинув голову, вызывающе посмотрела на него.
– Нико не брат мне, – вырвалось у нее. – Он – мой сын.
Рука Джеймса, обнимавшая ее, непроизвольно напряглась, глаза потемнели от шока.
– Девочка моя родная… – Он протяжно вздохнул и затем, словно ребенка, притянул ее к себе на колени, прижав головой к своему плечу. – Так вот в чем дело. Я чувствовал, что что-то не так, но не мог понять что. А он знает, дорогая?
Элери покачала головой, немного расслабившись от его ласки.
– Нет. Но мои родители считают, что пришло время все ему рассказать. Вот о чем мы говорили в больнице. Они думают, что пора Нико узнать правду.
Джеймс немного отстранил ее от себя, чтобы видеть лицо.
– Ты согласна?
– В принципе – да. – Ее рот скривился. – Но не на деле. Даже тебе было нелегко сказать. Мысль о том, что надо признаться Нико, до смерти меня пугает. Я боюсь, что он… станет иначе относиться ко мне после этого. – Элери удрученно пожала плечами. – Теперь ты знаешь, почему я пока еще не могу выйти за тебя замуж, как бы этого ни хотела. Я пообещала себе, что подожду, пока Нико подрастет, прежде чем…
– Прежде чем заняться личной жизнью?
Дрожащая улыбка появилась на губах Элери.
– Можно сказать и так. Мне не пришлось прилагать особых усилий, чтобы сдержать это обещание. До тех пор, пока я не встретила тебя. Но признаться тебе не могла, ведь это затрагивало моих родителей и Нико. Хотя ты и понравился моему отцу. Именно он настоял на том, чтобы я рассказала тебе правду.
– Я благодарен ему за это, – с жаром проговорил Джеймс. – И полностью с ним согласен. Пора Нико все узнать. – Его глаза сузились. – Проклятье, до меня только сейчас дошло… ты ведь сама была почти ребенком. Как, черт побери, это вообще могло случиться?
– Меня не изнасиловали, – поспешно заверила его Элери.
– Слава Богу, хоть за это! Ты можешь мне все рассказать? – нежно спросил он.
– Да. Хотя особенно-то и рассказывать нечего. В Пеннингтоне организовали обмен школьниками. Некоторые отправились в гости по обмену во Францию и Италию на рождественские каникулы.
– И у вас дома кто-то остановился?
– Нет. Я ведь посещала школу при монастыре, если ты не забыл. – Элери криво улыбнулась. – Просто один из учеников другой школы привел пообедать в тратторию соскучившегося по дому гостя из Италии и представил его моему отцу, который пригласил их обоих к нам домой. Это стало постоянным явлением. Саймон и Фабио часами торчали у нас дома, по воскресеньям сидели с нами за ленчем, играли с десятилетней Клаудией и со мной, водили нас в кино и тому подобное. Я наслаждалась жизнью. Мои школьные подружки из монастыря зеленели от зависти. Виновником случившегося был Саймон – звезда футбольной команды, обладатель мотоцикла и предмет вожделения всех его одноклассниц. Потрясенный Джеймс покачал головой.
– Продолжай.
– Тогда у меня были размеры… формы… такие же, как сейчас, но куда более длинные волосы, – бесстрастным тоном рассказывала Элери. – Однажды Фабио слег с расстройством желудка, поэтому, когда я отправилась к ним на свидание, Саймон ждал меня один. Я ничего не имела против. К тому времени я уже была совершенно очарована им. Стоял солнечный теплый день в конце декабря, но в лесу, где мы гуляли, не было, ни души. Я так часто представляла себе, как Саймон поцелует меня, что, когда это случилось, видимо, ввела его в заблуждение своим девчоночьим восторгом. Не прошло и нескольких секунд, как мы оказались на траве, на его кожаной куртке, и я с ужасом поняла, что не в состоянии противостоять здоровенному, похотливому семнадцатилетнему парню, который, совершенно потеряв рассудок, принудил меня к неумелому, болезненному испытанию, которое не доставило мне никакого удовольствия, как, впрочем, думаю, и ему. Он сказал мне, что в следующий раз будет лучше. – Элери коротко рассмеялась. – Я набросилась на него как мегера, вопила, что следующего раза не будет и что я не хочу его больше видеть.
– И вы больше не встречались?
– Нет. Я постаралась не показываться, когда он привел к нам Фабио проститься. А Саймон так и не дождался Пасхи, чтобы отправиться по обмену в семью Фабио. Он вылетел из своего драгоценного мотоцикла и мгновенно умер, не дожив нескольких дней до восемнадцатилетия.
– Господи, Боже мой!
– Вот так. – Элери с мольбой вгляделась в его напряженное лицо. – Ну а теперь ты должен учесть мое тепличное воспитание и обучение в монастырской школе. Я была совершенно уверена в том, что Саймон понес заслуженное наказание, и ждала, когда Бог покарает и меня. Прошло несколько месяцев, прежде чем я сообразила, какую форму приняло возмездие в моем случае. Сначала меня мучили тошнота и недомогание, и я решила, что меня поразила смертельная болезнь. Затем моя мать задала мне несколько вопросов, касавшихся дел, которые я всегда считала глубоко личными, и до меня наконец дошло, что у меня трехмесячная беременность.
– Бедное дитя, – севшим голосом проговорил Джеймс и поцеловал ее в страдальчески скривившийся рот. – Что произошло потом?
– А дальше, – уныло продолжала она, – ты должен принять во внимание некоторые особые обстоятельства. Во многих отношениях я была моложе своего возраста. Поскольку брак исключался, оставались три возможности: аборт, отдать ребенка на усыновление и судьба матери-одиночки. Первые два варианта были немыслимы. Поэтому мои мать и отец, который горько винил во всем себя, потому, что именно он свел меня с Сайманом, составили план.
И она, запинаясь, стала рассказывать, в чем он заключался.
В школе было сказано, что у Элери воспалились гланды. Под тем предлогом, что Клаудия может заразиться, Элери отправили в Уэльс к бабушке, которая на лето сняла уединенный коттедж на полуострове Гоуэр и там постепенно вывела свою внучку из шока. Тем временем Кэтрин, во всеуслышание жаловавшаяся, что толстеет, объявила всем, что беременна.
