Марисала не хотела обручального кольца. Ей не нужно золото и бриллианты. Она не хочет носить на руке звено супружеских цепей — символ не только любви, но и несвободы.
— Открой! — произнес Лайам. Он полулежал на постели, опираясь на локоть; волосы его растрепались после недавних бурных ласк.
Марисала встала на колени и наклонилась над коробочкой, так, чтобы волосы упали ей на лицо. Она не хотела, чтобы Лайам видел ее первую реакцию. Пусть она и научилась скрывать свои чувства — притворство давалось ей нелегко, и она сомневалась, что сумеет правдоподобно изобразить бурный восторг.
Но Лайам протянул к ней руку и откинул волосы с лица.
Марисала глубоко вздохнула, открыла коробочку и…
Никакого золота. Никаких бриллиантов.
Серебряное кольцо грубой ручной работы, со вделанным в середину неотполированным камнем чудной океанской синевы.
— Это бирюза, — объяснил Лайам. — А сделал это кольцо один мой друг из Монтаны — индеец из племени навахо.
— Какая красота! — выдохнула Марисала.
— Я понимаю, что ты вряд ли станешь носить кольцо все время. Но мне хотелось подарить тебе обручальное кольцо, и я…
Марисала молча обняла его и крепко поцеловала.
— Видимо, это значит, что подарок тебе понравился? — рассмеялся Лайам.
— Очень! — Марисала надела кольцо себе на палец. Оно было как раз по размеру и, казалось, сразу оказалось на своем месте. На глазах девушки выступили слезы, и она зажмурилась, чтобы Лайам не догадался об обуревающих ее чувствах. — Но как ты догадался?..
Лайам поднял глаза — синие, как бирюза на кольце.
— Мара, дорогая, мне нетрудно угадать твои вкусы! Я ведь достаточно хорошо тебя изучил!
— Ты думаешь?
Тревожный сигнал прозвучал в его голове.
— А тебе кажется, что нет?
— Не знаю.
Лайам сел на кровати и пристально взглянул ей в лицо.
— Марисала, да ты, кажется, плачешь?
Она отвернулась.
— Нет.
Лайам схватил ее за руку.
— Марисала, что случилось?
— Я плачу от счастья, — солгала Марисала и потянулась к нему. — Лайам, пожалуйста, люби меня…
Секс стал для Марисалы спасательным кругом. Только в постели ей не нужно было притворяться, только здесь она была совершенно уверена в себе. Поэтому, когда становилось совсем уж невмоготу лгать, она приглашала Лайама заняться любовью, зная, что он не сможет устоять перед ее чарами.
Вот и сейчас он сжал ее в объятиях, и Марисала почувствовала, как напрягается его тело.
— Как ты думаешь, Инес не будет удивляться, почему мы целые дни проводим в спальне?
Марисала смахнула слезы с глаз и выдавила из себя улыбку.
— Инес давно уже ничему не удивляется! Она ведь видит, какими глазами я на тебя смотрю!
— А я — на тебя. — Он снова поцеловал ее и откинулся на спину, усадив Марисалу на себя. — Итак, начнем следующий урок маэстро Казановы?
— Что ты дурачишься? — недовольно поморщилась Марисала.
— Я? Упаси Боже! Любовь — дело серьезное!
Он снова прильнул к ее губам, не в силах утолить мучившую его жажду.
Марисала сидела рядом с Лайамом, чинно сложив руки на коленях. Они присутствовали на встрече, проводимой доктором Рикардо Монтойей в Центре помощи беженцам.
Лайам был здесь уже второй раз. И сейчас, как и неделю назад, он тихо сидел в углу и слушал гораздо больше, чем говорил сам.
Это тоже неплохо, думала Марисала. Но ведь надо когда-нибудь и заговорить!
Посередине встречи Лайам тихо извинился и вышел. Прошло пятнадцать минут — он все не возвращался. Наконец Марисала отправилась за ним.
Лайам сидел на ступеньках Центра, скользя невидящим взглядом по машинам и прохожим.
— Дышишь свежим воздухом? — спросила Марисала.
Лайам кивнул и улыбнулся — так, словно у него нет никаких забот. Такая улыбка ему всегда удавалась.
— Ага.
— Не пора ли вернуться?
— Наверно, пора, — ответил Лайам, не двигаясь с места.
Марисала села рядом с ним, аккуратно расправив юбку.
— Как ты мне нравишься в платье! — заметил Лайам, обнимая ее за плечи.
— Знаю.
— Ты носишь платья специально для меня? — спросил Лайам шепотом, уткнувшись ей в шею.
— Да.
— Просто замечательно! — Он приподнял ее голову и прильнул к губам долгим поцелуем.
Сердце Марисалы бешено забилось, а в глубине тела мгновенно зажегся сладостный огонь. Но она понимала, что Лайам просто ее отвлекает.
— Пойдем назад, — мягко предложила она, отодвигаясь от него.
Лайам лукаво улыбнулся и принялся гладить большим пальцем ее ладонь.
— Что-то не хочется. Давай лучше поедем домой и займемся кое-чем другим!
Марисала не могла больше сопротивляться желанию.
— Давай, — прошептала она, закрывая глаза.
Но Лайам по-прежнему не двигался.
— Кажется, на этих встречах я проявляю себя не лучшим образом.
Марисала открыла глаза. Лайам снова улыбался: в улыбке его чувствовалась горечь, но все остальные чувства были надежно скрыты.
— Ты все делаешь хорошо.
— Где же «хорошо», если я сбежал и сижу на улице? — Он помолчал. — Странно, почему ты не выходишь из себя? Еще две недели назад ты бы на меня с кулаками набросилась!
— Я… ну, ты же делаешь все, что можешь, — поколебавшись, ответила Марисала.
Лайам горько рассмеялся и пробормотал сквозь зубы какое-то ругательство.
— Я не делаю все, что могу! — Улыбка его вдруг сломалась, сползла с лица, обнажив истинные чувства — досаду, злость, презрение к себе, отчаяние. — Я сбежал и сижу здесь, потому что до смерти трушу… Извини.
Лайам осекся, и Марисала, не отводившая от него глаз, увидела, как лицо его, полное гнева, страдания, жизни, вновь скрывается под мертвой улыбчивой маской.
Ей хотелось схватить его за плечи и хорошенько встряхнуть! Хотелось закричать, дать ему пощечину, чтобы он пришел в себя! Но Марисала больше не могла дать волю чувствам. Она боялась все испортить.
— Не извиняйся, — спокойно ответила она.
Лайам молчал, глядя в сторону.
— Давай вернемся, — после долгого молчания предложила Марисала.
Лайам покачал головой, снова выдавив из себя улыбку.
— Нет. Не могу.
Марисала встала.
— Хорошо. Тогда поедем домой. Может быть, на следующей неделе…
— Нет, Мара, мне нужно… — Лайам потер лоб, словно не мог собраться с мыслями.
«Мне нужно, чтобы ты накричала на меня, — хотел сказать он. — Спросила, о чем я вообще думаю. Обозвала меня трусом. Черт возьми, ты сама говорила, что есть время молчать и время кричать! Так вот, сейчас как раз такой случай. Мне не нужна твоя деликатность. Мне нужна встряска. Я ведь пришел на эту встречу по собственной воле! Я сам решил, что должен рассказать обо всем, что меня мучает! Я бросил вызов собственной слабости, а теперь позорно отказываюсь от поединка…»
