— Лень, а где твой сын? — ненароком, словно невзначай, но мужчина аж дернулся от неожиданного вопроса и из-под бровей посмотрел на меня, так, что в огромной машине вдруг стало тесно.
— Никогда не интересуйся Артемом, — сказал как отрезал: — Мой сын тебя не касается.
— Я бы хотела с ним познакомиться… — еще одна попытка потерпела поражение.
— Забудь об этом, — тоном, не требующим возражения, приказал Леня.
— Не лучшее время для откровений, да? — я пыталась понять причину отказа и надеялась услышать обоснованный ответ: — Ведь если мы будем жить вместе, то и ребенок — с нами… Разве нет?
— Артем живет в другом месте с няней.
— Но ведь он может… — я очень хотела, чтобы Леня поделился со мной своими переживаниями, но этого не случилось. Он даже не позволил мне договорить!
— Не может. И я не хочу больше обсуждать с тобой своего сына, — подвел Филатов черту: — Это запретная тема для тебя.
Вот он, очередной кусочек души Филатова, в который он меня не впускает. Возможно, самый закрытый. По интонациям в его голосе было вполне понятно, что любая тема, касающаяся его сына, для мужчины болезненна и требует определенного подхода. Поэтому лучше вернуться к этому разговору позже, тогда, когда я сама к нему буду готова и смогу подобрать подходящие слова.
А сейчас я просто наслаждалась тем, что могу вот так, свободно, быть рядом с Леней. Нам никто не мешает, нас никто не осуждает и, по уверениям Филатова, никто не угрожает.
— Продукты… — я решила настроить любимого человека на мирный лад. — Нужно купить продукты для ужина.
Мужчина посмотрел на меня теперь уже с удивлением.
— Закажем доставку.
— Зачем? Я умею готовить! — и закивала головой как болванчик. — Да-да. И первое, и второе…
Видимо, понимая, что отделаться от меня не получится, Леня нахмурил брови, но согласился.
— Хорошо, мы заедем в магазин.
И мы действительно заехали по дороге в огромный супермаркет, где я с важным видом выбирала овощи и пыталась выяснить, какое у Лени любимое блюдо.
— Борщ домашний. Со сметаной, — после долгих расспросов все же выдавил он, старательно пряча лицо под капюшоном. — Надя, ты понимаешь, что мое лицо всем знакомо? — в конце концов не выдержал мужчина. — А тут еще ты рядом крутишься…
— Ты меня стесняешься? — тут же начала я себя накручивать, отчего Леня тяжело выдохнул.
— Нет. Просто очень скоро журналисты будут ходить за тобой по пятам.
— Но ты ведь будешь рядом и защитишь меня от них? — игриво, без доли страха улыбнулась я.
— Нет, — как можно более равнодушно покачал головой Леня в знак отрицания. — У нас фестиваль через две недели, и я уеду.
— А я…? — округлившимися глазами я посмотрела на Филатова, стараясь скрыть мгновенно появившееся напряжение в руках, в которых я держала кочан капусты для злосчастного борща.
— А ты останешься дома и будешь ходить на учебу, — и на мой вопросительный взгляд пояснил: — Завтра же отнесем в универ документы о твоем переводе.
Ну хоть выгонять не собирается, а то я уже испугалась… А журналисты — это не проблема. Звездной болезнью я переболела еще в детстве, когда скупила на рынке все плакаты с «Внедорожником».
Квартира у Лени большая, просторная, и мне был дан зеленый свет разместить свои вещи там, где мне самой удобно. То есть повесить свои платья рядом с мужскими футболками, поставить свою розовую зубную щетку рядом с мужской синей, положить плюшевого барашка на нашу общую постель…
— Игрушка? — нахмурился Леня, увидев застиранного много раз мягкого барашка, и только сейчас до меня дошло, какой глупой идеей было забрать с собой детскую сплюшку. Ведь тема возраста все равно незримо висит между нами, хотя и кажется, что мы ее перешагнули. Всегда может случиться ход назад, и я занервничала. Вдруг Леня опять отступит?
Но, по крайней мере, не в этот раз.
— Будешь с этим козлом спать, когда меня дома не будет, — тоном, не требующим возражений, предупредил Филатов, но мне понравилось его командование. Я готова быть послушной для него до конца жизни. — А пока я тут, спать будешь со мной.
— А ты ревнивый, — и облегченный смешок.
— Да, Надя, я ревнивый. И ты даже не представляешь, насколько…
Нет, не представляю. Но не боюсь, потому что не предоставлю своему любимому человеку ни единого повода для ревности. Я — его, я вся его, и больше мне никто не нужен.
Вот только Леня принадлежит мне не полностью. Телом — да, со мной, да так со мной, что к утру у меня саднило горло от криков, которые раз за разом выбивал из меня Леня. Я познавала азы физической близости с опытным мужчиной, который всю ночь держал меня будто под высоковольтным напряжением, давал взорваться и снова умело доводил до той точки, когда каждая частичка моего тела превращалась в натянутую до исступления гитарную струну, звенящую от легкого прикосновения. Я и не знала, что так бывает… Ни один любовный роман, ни один эротический фанфик не сравнится с тем, что я испытывала в объятиях Лени. И, кажется, он нарочно привязывает меня к себе этими новыми для меня сумасшедшими ощущениями. Вбивая в меня самое важное, самое долгожданное слово, которое он читал в моих подернутых поволокой глазах:
— Моя…
Всем телом он был со мной, на мне, во мне, но вот душой… Я могла догадываться о его истинных переживаниях и намерениях ровно настолько, насколько он сам позволял мне догадываться. Леня будто очертил внутри себя определенные границы, рубеж, за который мне не разрешено переходить. Его сын — самая запретная тема для возможного обсуждения и односторонних вопросов с моей стороны, но не единственная. Я хорошо помнила, как Леня забавлялся с журналисткой в гримерке и очень переживала, что подобное снова повторится. Долго держать в себе этот страх я не могла и озвучила его вслух, то не услышала в ответ желанного опровержения. Наоборот, Леня дал понять, что подобное вполне может произойти.
— Ты узнаешь об этом первой, — успокоил он меня, хотя врядли эти его слова можно считать успокоением. Наоборот, я еще больше напряглась в непомерной тревоге: — Ненавижу лгать об изменах. Ложь — самое грязное в отношениях. Противнее, чем сама измена.
Вот он, еще один закрытый участок, на который мне нет хода. Если я правильно поняла слова Валика, мать Артема изменила Лене и, бросив семью, уехала за границу. Видимо, это слишком сильно повлияло на его мировоззрение в целом и на доверие к людям в частности.
И я сделаю все, что в моих силах, чтобы завоевать его доверие целиком, полностью, чтобы Леня раскрылся передо мной, чтобы не держал в себе вечно свои мысли и позволил впустить меня в свою душу и в свое сердце…
С Артемом был перебор. Благо, девочка вовремя поняла навязчивость своих вопросов и сумела остановить свой буйный темперамент. Нет. Все, что касается его, Лениного, сына — под строжайшим запретом. Как зона отчуждения за колючей проволокой под напряжением. Его личный Чернобыль, куда никому нет хода… впрочем, как и выхода.
Леонид уже давно смирился, что Артем никогда не сможет стать полноценным членом общества. С трудом, переступая через все мыслимые и немыслимые отрицания, через которые однажды переступают все родители детей-инвалидов, Леня все же осознал — глубокие формы синдрома Дауна не поддаются ни лечению, ни коррекции. И осознание это равносильно самой изощренной пытке так ударило обухом по голове, что Леня в какой-то момент не выдержал и съехал. Квартиру купил для сына на соседней улице — специально неподалеку, чтобы не чувствовать себя родителем, кинувшим на произвол судьбы собственного ребенка. Леня по-прежнему оплачивал врачей, дефектологов, тренеров, даже несмотря на то, что все в один голос твердили, мол, мальчику ничего не поможет. Вон, недавно из специализированного центра для таких же, как он, «солнечных» малышей вернулся вместе с Варюшей. Толку только от этих центров…? Видеть, как твой ребенок вовсе не ребенок, как другие, а маленький монстр, живущем в своем, поломанном восприятии этого мира — вгоняло не просто в депрессию. Это уже была клиника, и, если бы Леонид не съехал, точно бы сошел с ума.
