— …и, — продолжала Мэри Энн, словно бы он не перебивал ее, — мне жаль, если ты решил, что у нас возникли какие-то особенные отношения. Я и не знала, что ты сделал такой вывод. — И тут же поразилась собственным словам. «Разве я не мечтала об особых отношениях с Джонатаном Хейлом?» — Почему ты вообще вдруг мной заинтересовался?
Выражение заносчивости сбежало с его лица, он словно бы даже растерялся.
_ Видимо, я заметил, как Грэхем проявляет к тебе интерес, и взглянул на тебя повнимательнее. И решил, что был просто слепцом. — Это прозвучало почти жалобно. Джонатан смотрел на нее, что-то усиленно обдумывая, и вдруг резко сменил тему: — Пойдем перекусим что-нибудь перед эфиром.
Во время их ужина в единственном в Логане ресторане индийской кухни Джонатан проявил себя интересным и милым собеседником. Мэри Энн заметила, что он не делал попыток очернить Грэхема в ее глазах, не расспрашивал, как она относится к Грэхему, и больше не намекал на то, чтобы она пригласила его самого на день рождения тети Каролины.
Они обсуждали, штаб-квартиры каких местных кандидатов посетят ближайшим вечером — обычно это были рестораны или бары, гостеприимством которых пользовались группы кандидатов. На местных выборах преимущество демократов или республиканцев не имело значения. Просто одни кандидаты в городской совет предлагали городу одну программу, а другие — другую.
Джонатан отдавал предпочтение тем же кандидатам, каким и Мэри Энн, но их личные пристрастия не влияли на характер работы. За полчаса до закрытия избирательных участков им предстояло побывать в местах сбора кандидатов и их сторонников, взять интервью у прохожих на улицах, у людей, выходящих из участков.
Вскоре Мэри Энн обнаружила, что они с Джонатаном работают очень слаженно. Сообщив свое местонахождение, Джонатан расспрашивал окружавших его людей, затем передавал микрофон Мэри Энн, и она комментировала происходящее. Каждый час они вкратце объявляли, как проходят всеобщие выборы, но тут же возвращались к местным логанским выборам, где страсти все больше накалялись.
Мэри Энн приятно удивило то, что Джонатан не выказывал никакой обиды по поводу их недавнего столкновения. Если бы он надулся и ходил с мрачным видом, это наверняка убило бы всякое чувство, которое она к нему питала. Большинство мужчин обязательно обиделись бы, но, похоже, Джонатан был не из таких.
В половине десятого они подъехали к итальянскому ресторану «У Джузеппе», где результатов голосования ожидали Дэвид Курье и еще трое кандидатов в городской совет. Мэри Энн вошла в ресторан настороженно, надеясь, что Дэвида Курье не окружает сейчас его семейство, которое знало подробности о приворотном зелье и болтало о нем налево и направо. После передачи с Грэхемом она так и не успела выяснить отношения с Камерон, но намеревалась позвонить ей завтра с утра.
Но оказалось, что Камерон находится как раз здесь, в ресторане. Видимо, в качестве подруги Пола или поклонницы его группы, с которой Пол обеспечивал сейчас живую музыку. Пол с Камерон часто использовали такие вот общественные мероприятия, чтобы показать всему Логану, что они — пара, хотя каждый из них и уверял другого, а также ближайших друзей и семью, что это не так. Мэри Энн всегда считала, что это чересчур сложный способ продемонстрировать свою недоступность. Она подозревала, что на самом деле Пол и Камерон втайне абсолютно преданы друг другу, но не хотят ничего менять. И Мэри Энн понимала почему. Страх забеременеть у Камерон переходил в паранойю. А Пол так же сильно боялся связать себя обязательствами.
Тут Мэри Энн, к своему ужасу, увидела отца, который сидел среди сторонников Дэвида Курье. Но поддерживал он не столько Дэвида Курье, сколько бар, и флиртовал не с кем иным, как Элинор Свифт, которая сидела рядом с ним на высоком табурете и упивалась вниманием мужчины на тридцать лет ее старше. А чтобы сделать катастрофу полной, на другом конце зала с Дэвидом Курье сидел Грэхем.
Отец сразу же заметил Мэри Энн. Она увидела, как он слегка смутился, словно маленький мальчик, запустивший руку в коробку с конфетами и пойманный за этим. Он встал и пошел к ней навстречу, лавируя между столиками.
— Вижу, твоя работа в самом разгаре? — спросил он и чмокнул ее в щеку, дохнув парами виски.
Пол подошел к микрофону, взял гитару и сел на стул.
— Не могу начать, пока не расскажу, что сегодня произошло у меня днем на работе, — сказал он. — К нам в зоопарк привезли двух приматов, а это для наших скромных возможностей немного чересчур.
— Чуть погодя мы споем с Полом дуэтом, — шепнул ей отец. — Я уже сказал ему, и он сразу за это ухватился.
Пол заиграл вариацию на тему Гарфункеля «В зоопарке», выражая музыкой свои проблемы с молодыми обезьянками, а Мэри Энн спохватилась, что должна познакомить отца с коллегой.
— Джонатан, это Джон Клайв Дрю, мой отец. Папа, это Джонатан Хейл.
— Рад знакомству, — оживился отец. — Я очень горжусь ею, — доверительно обратился он к Джонатану. — Я всегда знал, что она многого добьется. Она и редактор газеты, и корреспондент на радио, и в Нью-Йорке тоже редактировала журнал. Журнал мод это был. Как одна из красоток в «Дьявол носит Падма».
О господи. Прада! Мэри Энн едва не завизжала.
— Неудивительно, что она вышла такой хорошенькой. Моя мать в свое время завоевала титул мисс штата.
«Замолчи, — пронзительно думала Мэри Энн. — И уходи. Пожалуйста, уйди отсюда».
— Я тоже думаю, что она необыкновенная, — сказал Джонатан, что заставило Мэри Энн напрячься еще сильнее.
— Всегда за ней парни бегали, — продолжал отец. — А все потому, что она — истинная леди, как и ее мать. Такой мы ее воспитали.
Мэри Энн пробормотала Джонатану:
— Хочу забежать в дамскую комнату, перед тем как начнем.
— Ну конечно, — кивнул он, продолжая с любопытством смотреть на ее отца.
«Не позволяй ему завести разговор о шахте».
Да, ее отец, выходец из Западной Вирджинии, стал кинозвездой, но любил вспоминать, как в течение одного лета работал на шахте. В его изложении это был смертельно опасный труд длиною в жизнь. Особенно он любил рассказывать, как он и его сотоварищи по шахте разыгрывали друг друга — в основном плоско и неумно. Например, мазали чужой бутерброд мазутом или приклеивали сапог к потолку раздевалки. Глупо, вульгарно! Потом он попросит всеобщего внимания, потребует гитару — даже если за ней кому-нибудь придется пробежать полмили — и сыграет «Мою темницу». За этим последует душераздирающая история о том, как одного шахтера завалило в забое. А потом он заплачет.
