— Не понимаю, как он может отдавать всю свою энергию, ум и сердце поискам прошлого. И такого далекого прошлого!
— А его с таким же успехом может удивлять твое увлечение гостиничным бизнесом. С его точки зрения, это наверняка пустяковое занятие. — Помолчав, она добавила: — Я рада, что ты едешь во Флоренцию. Клео будет приятно.
— Пару недель назад ты говорила совсем другое. Убеждала меня дать Клео как следует нагуляться.
— Ну, иногда нужно побыть с ней, а иногда оставить в покое, — довольно неубедительно возразила Антония.
Она понимала, что противоречит сама себе. Но ведь это было до того, как на горизонте появился итальянский граф.
— С Клео я никогда не бываю уверен, что встречу радушный прием, — продолжал размышлять вслух Роберт. — Мне часто кажется, что я пришел не вовремя, как раз когда она одерживает очередную победу.
— Это, наоборот, очень подходящий момент, — заверила его Антония.
Воодушевленная удачной продажей двух картин, Антония увлеченно работала до возвращения Филиппа.
Вернувшись в отель и переодевшись к ужину, она спустилась в бар, чтобы присоединиться к Филиппу, и с удивлением увидела его оживленно беседующим с Толботом. Мужчины с бокалами вермута в руках весело смеялись, но при появлении Антонии успокоились, заказали аперитив и присели за соседний столик.
Антония задала Филиппу несколько вопросов о поездке, и он принялся рассказывать забавную историю, которая произошла с ним в Неаполе.
— Я как раз говорил об этом Толботу, — объяснил он, но Антония подозревала, что причина их веселья совсем иная.
Толбот остался ужинать с Филиппом и Атонией, но говорили за столом в основном мужчины. Антония горячо надеялась, что Филипп не попытается снова оставить ее с Толботом наедине. Но в этот раз Филипп был совершенно ни при чем, и именно Толбот предложил спуститься в кладовую и посмотреть последние находки. Филипп выразил свое восхищение тем, с каким мастерством созданы найденные чаши, декоративные плиты, вазы и другие вещи.
— Ты этого еще не видела, Антония. — И Толбот указал на фрагмент ожерелья, которое подвергалось очистке.
— Золото? — спросила она, рассматривая три украшенных орнаментом полукруга, прикрепленные к изогнутому куску металла.
— Да. Мы можем провести лишь грубую очистку. Музей в Перудже закончит ее и поместит фрагмент в своей коллекции.
В голосе Толбота слышалась гордость. Другие люди, например Роберт и уж тем более Клео, никогда не поймут, почему Толбот готов посвятить всю свою жизнь этой работе. Но Антония понимала. Он словно скалолаз, который стремится к вершине лишь потому, что на свете есть горы и их надо покорить.
— Как продвигается дело с тоннелем под домом Лучано? — поинтересовалась она.
— Медленно. Но мы и не ожидали быстрых результатов. Почему бы тебе не приехать завтра и не взглянуть самой? Ты могла бы сделать несколько рисунков, если мы сумеем обеспечить достаточное освещение. А я думаю, нам это удастся.
Антония растерялась. Филипп только что вернулся из поездки, и нужно провести с ним хотя бы один день на случай, если он захочет, чтобы она сопровождала его на какой-нибудь экскурсии. Антония оглянулась, чтобы спросить его, но крестный словно испарился.
— Я спрошу Филиппа. Но вероятно, мы уедем куда-нибудь вместе.
— Как хочешь, — безразлично пробормотал Толбот, склонившись над ожерельем.
Говорить больше было не о чем, и она, подойдя к двери, обернулась, чтобы попрощаться.
Толбот мимоходом взглянул на нее:
— Хорошо, что Филипп вернулся. Ты, наверное, скучаешь по Роберту.
Он стоял спиной к свету, и невозможно было разглядеть его лицо. Антония смотрела на него, проглотив резкий ответ, что и вполовину не скучает по Роберту, как сам Толбот сохнет по Клео. Затем, так ничего и не сказав, закрыла за собой дверь.
Она нашла Филиппа и рассказала о предложении Толбота.
— О, я не в восторге от этой идеи, — забеспокоился крестный. — Ты поезжай в любом случае, раз он хочет, чтобы ты там поработала, а я останусь здесь и займусь почтой. У меня есть масса заметок, которые я сделал во время встреч в Риме и других городах. И я забуду все, о чем мы говорили, если немедленно не разберу их, пока события еще свежи в моей памяти.
Но после скрытого намека Толбота на то, что она скучает по Роберту, на следующее утро Антония решила отправиться в студию и поработать над картиной, которую почти закончила.
Франческа, как обычно, поднялась около полудня. Зевая, прошлась по студии, выпила несколько чашек черного кофе, приготовленного Антонией, и, наконец, уселась работать. Когда кусок глины обрел форму, Антония не могла не восхититься мастерством Франчески.
— Это копии знаменитой керамики Деруты, — пояснила итальянка, — но у нас в Перудже есть и своя традиционная школа.
Около пяти часов Антония решила, что сделала с картиной все, что могла.
Если повожусь с ней еще, только разозлюсь. Лучше оставлю все как есть.
— Лучше не будет, — согласилась Франческа. — Взгляни на нее через неделю, и ты увидишь все недочеты.
Антония по опыту знала, если сегодня вещь кажется вполне сносной, спустя непродолжительное время становятся заметны все ошибки.
Она помыла кисти, очистила палитру и убрала холст к стене, где стояли другие ее работы.
Возвращаться в «Маргариту» рано, она может побеспокоить Филиппа. И Антония решила съездить на автобусе в деревню, где нашла временное пристанище семья Понтелли.
Дом стоял недалеко от дороги, и, проведя целый день в душной студии, Антония радовалась возможности прогуляться.
Двое младших ребятишек играли перед домом и понеслись навстречу Антонии, едва она вошла в ворота. Эмилия громко приветствовала ее, а синьора Понтелли оторвалась от плиты, чтобы предложить гостье стакан вина и кусочек пирога.
Оживленно жестикулируя, Эмилия и ее мать показывали, как они превратили то, что, на взгляд Антонии, было жалкой лачугой, в нечто, напоминающее дом. Стены заново покрасили белой краской, каменный пол выдраили и покрыли соломенными циновками. Занавески, висящие на длинном шесте, разделяли помещение на спальню и гостиную. Судя по всему, семейство Понтелли довольно новым жилищем, даже несмотря на то, что снаружи оно напоминало полуразвалившийся барак.
Антония с удовольствием общалась с ними на итальянском, но при этом очень быстро поняла, что они переоценивают ее способность улавливать быстро произносимые вопросы и ответы.
— Adagio[9], — просила она.
Это слово ассоциировалось у нее с занятиями музыкой и вызывало улыбку, особенно когда она впервые увидела его начертанным перед въездом в гараж, как призыв к водителям соблюдать осторожность.
