Последним усилием воли она отстранилась от Алека, ей не удалось вырваться из его объятий.
— Я… я думала, ты устал.
Ее голос дрогнул.
Алек улыбнулся.
— Еще успею выспаться. Позже. А сейчас мне хочется заняться кое-чем поинтересней.
И прежде чем Айлин успела сообразить, что происходит, он бесцеремонно перекинул ее через плечо и, не обращая внимания на возмущенные вопли, понес вверх по лестнице. Приоткрыв дверь своей спальни, он направился прямо к кровати.
— Говоришь, ничего особенного? — Он швырнул ее на середину широкой двуспальной кровати. — Ты что, не знаешь, как опасно дразнить мужчину подобным образом?
Он забрался на постель и насел на Айлин сверху, сжимая ее коленями так, что вырваться ей не было никакой возможности. Одной рукой он охватил кисти ее рук и потянулся за шелковым галстуком, который лежал на тумбочке у кровати, быстрым движением стянул ей запястья и привязал руки к спинке кровати.
— Эй, что ты делаешь? — Айлин потрясенно уставилась на него.
— А ты как думаешь? — рассмеялся Алек. — Как гласит один из законов войны, проследи за тем, чтобы твой пленник не убежал до того, как ты начнешь… проводить допрос.
Очень медленно, мучительно медленно, он принялся расстегивать пуговицы у нее на рубашке. Айлин присмирела, больше не пытаясь освободиться. Она была абсолютно беспомощна, а насмешливый блеск его глаз ясно давал понять, что он намерен этим воспользоваться сполна. И к чему отрицать очевидное: дрожь, охватившая Айлин, была вовсе не дрожью ярости.
— Просто расслабься и получай удовольствие, — проговорил Алек, раздвигая полы ее рубашки, под которой не было ничего. — Тебе все равно не вырваться… я завязал крепко.
— Мерзавец, — выдохнула она, не желая сдаваться так просто.
Он по-мальчишески тряхнул головой.
— Давай сразу внесем ясность в наши отношения. — Он вроде бы шутил, но жесткие нотки, проскальзывающие в голосе, говорили о том, что лучше ему не перечить. — Днем ты занимаешься своей карьерой и все остальное отходит на второй план. Но ночью ты моя… вся моя. — Он провел рукой по ее полуобнаженному телу. — У тебя такая красивая кожа… гладкая и нежная. И очень милые грудки… маленькие, но упругие, как два спелых персика.
Легонько, едва прикасаясь, Алек начал ласкать ее грудь. Айлин пришлось закусить губу, чтобы сдержать стон наслаждения.
— Они у тебя, — тут он прикоснулся к ее набухшим соскам, — как две сочные землянички, которые только и ждут, чтобы их скушали.
Потеребив в пальцах ее сосок, он наклонился и тронул его губами.
Айлин поняла, что проигрывает эту битву. Ее собственное тело, разомлевшее от ласк, предавало ее. Дыхание стало учащенным и неровным. Она вся подалась ему навстречу в безмолвной мольбе ласкать ее еще.
Алек рассмеялся и, склонив голову, принялся водить языком по ее соскам, легонько покусывая их зубами. И Айлин казалось, что она умирает. Еще никто никогда не доставлял ей столь сильного наслаждения, которое грозило стать невыносимым. Он поднял голову.
— Тебе нравится? — проговорил Алек вкрадчивым шепотом. — Хочешь, чтобы я продолжал?
Айлин издала тихий обреченный стон. Она знала, что он не успокоится, пока не заставит ее признать это.
— Да, — прошептала она, сдаваясь. — Да, пожалуйста…
Он улыбнулся, довольный, и снова принялся водить языком по ее груди. Затем, втянув в рот сосок, стал посасывать его ритмичными, алчными, возбуждающими движениями — и этот ритм отдавался первобытной пульсацией у нее в крови.
Ей хотелось обнять его, притянуть еще ближе к себе, но руки были привязаны к спинке кровати. Хотя теперь уже не нужны были никакие путы, чтобы удержать ее в этой постели. И Алек, естественно, это знал. Но он не спешил освобождать Айлин. Это была демонстрация силы. Его превосходства над ней. Он мог делать все, что угодно. И она покорялась ему во всем.
Алек привстал, глядя на Айлин с торжествующей улыбкой, расстегнул ее джинсы и медленно их стянул.
— Знаешь, сколько времени я мечтал о том, как буду проделывать это с тобой? — Он хитровато прищурился. — С той самой секунды, когда я увидел тебя в первый раз у ворот виллы Хуана. Если бы мне не надо было сопровождать его, я уже тогда затащил бы тебя к себе на квартиру и научил бы уважать старших по званию.
Айлин в изумлении уставилась на него. Выходит, ей не показалось… и он действительно хотел ее… еще…
Алек встал с постели и выпрямился в полный рост, глядя на женщину сверху вниз. А она лежала перед ним почти обнаженная — в одних только кружевных трусиках.
— Но даже в самых смелых мечтах я и представить себе не мог, что ты можешь быть такой соблазнительной. — Его голос звучал чуть хрипловато. — Ты словно милый, игривый зверек, теплый и ласковый… и такой податливый. Хотя сейчас тебе ничего другого и не остается — как только быть податливой, да? Не трать зря силы — тебе все равно не вырваться, — добавил он, когда Айлин опять попыталась освободить руки. — Ничего у тебя не получится. Ты моя пленница. Там, у станции, мы хорошо постарались… теперь я вошел во вкус, аппетит мой разыгрался… Даже не знаю, что надо сделать, чтобы его удовлетворить. Но одно знаю точно: насытиться мне скоро не удастся.
Он сбросил халат. Айлин смотрела на него, не в силах оторвать взгляд. Загар еще не сошел до конца, и в размытом свете единственной лампы его стройное, мускулистое тело казалось высеченным из золотистого мрамора.
— Что… что ты собираешься делать? — испуганно выдавила она, умоляюще глядя на него.
— Не бойся, тебе понравится, — со смехом заверил он.
— Как я могу быть уверена?
— Придется положиться на мое слово, — усмехнулся он, забираясь обратно на кровать.
Одним быстрым движением он сорвал с нее трусики. Айлин затаила дыхание. Теперь она лежала перед ним полностью обнаженная. Ей стало немного страшно, но она чувствовала, что может ему доверять. Более того, она любила его. И была готова сделать для него все, что он захочет. Все.
Он ласкал ее медленно, неторопливо, неотрывно глядя в глаза. Айлин казалось, что тело тает под его руками. А потом он стал целовать ее всю — от жилки, бьющейся у виска, до самых кончиков пальцев ног. Казалось, Алек знал ее тело лучше, чем она сама. Он открывал у нее эрогенные зоны, о которых она даже не подозревала. Айлин никогда еще не испытывала такого щемящего, пронзительного наслаждения.
Прикосновения его были нежными, точно шелк. Он раздвинул ей бедра — мягко, но настойчиво. Интимнее этих ласк не было ничего на свете.
— Как бархат, — прошептал Алек, бережно прикасаясь к влажным, налившимся соком желания лепесткам ее сокровенного естества.
