Элайджа раскрыл ладонь: крошечный король стоял, скрестив руки, и продолжал уничтожать всех яростным взглядом.
— Эксперимент проводился, чтобы выяснить твою реакцию.
Джемма нахмурилась.
Быстрым движением Элайджа швырнул белого короля в камин. Слоновая кость разлетелась на мелкие кусочки. В следующий миг туда же отправилась и королева. Джемма смотрела молча: слова застряли в горле. Все, чудесным шахматам пришел конец: без короля и королевы партию не сыграешь.
Оставалась слабая надежда на то, что мужу скоро наскучит методичная расправа, однако вышло иначе. Все до одной белые фигуры разбились о кирпичи камина, аза ними последовала и противостоящая армия. К сожалению, яшма оказалась очень хрупким материалом.
Наконец герцог снова посмотрел на жену.
— Ну что, мое лицо все еще остается спокойным и невозмутимым?
— Нет.
— Любое терпение небезгранично. Я не позволю вам с Вильерсом демонстрировать свою… взаимную любовь. Ты даже играла с его волосами!
— Но…
— Держала за руку — и это в присутствии почти десятка посторонних! На глазах у мужа! Я мужчина, Джемма, и пока ты принадлежишь мне, а не ему.
— Я не принадлежу никому, — устало возразила герцогиня.
Как печально! Подозрения в полной мере оправдались: отношения с Вильерсом волновали герцога Бомона куда больше, чем отношения с собственной супругой.
— Нельзя ли узнать, почему мои новые шахматы постигла столь печальная участь?
— Сама знаешь почему.
— Потому что это подарок мужчины?
— Не просто мужчины. Это подарок Вильерса. Я разозлился… — Он с удивленным видом замолчал. — Разозлился, потому что…
— Вильерс не имеет к шахматам ни малейшего отношения, — негромко вставила Джемма.
— Разумеется, имеет. Он…
— Чудесные фигуры прислал лорд Стрейндж. Наступило долгое молчание каждый миг которого доставлял герцогине истинное наслаждение. Наконец Элайджа нашел силы заговорить:
— Прошу прощения. Очень сожалею о собственной несдержанности. Но ты не должна так себя вести.
— Почему же?
— Я уже говорил: потому что ты всецело принадлежишь мне. — Его взгляд подтверждал безжалостный приговор.
— Принадлежу тебе потому, что нужна, или потому, что ты не хочешь иметь ничего общего с Вильерсом?
Элайджа растерялся.
— С какой стати ты так решила? — наконец спросил он. Джемма отвернулась, взяла кочергу и сгребла осколки в угол.
— Решила, потому что так оно и есть. Твои собственнические инстинкты в большей степени относятся к Вильерсу, чем ко мне.
— Неправда. Я не готов делить тебя ни с одним мужчиной на свете. — Признание вырвалось из груди с острой болью.
— Спокойной ночи, Элайджа. — Джемма повернулась, чтобы уйти, но герцог схватил ее за руку.
— Что мы будем делать завтра?
— А разве Питт не требует твоего присутствия?
— Я попросил, чтобы меня не беспокоили.
— Хочешь сказать… в будущем? Ты действительно отказался?
— Нет! Невозможно внезапно отбросить все, что важно.
Джемма поморщилась.
— Не в том смысле, — спохватился герцог.
— Нет необходимости уточнять. Я отлично понимаю, что именно ты считаешь важным. — От усталости Джемма уже едва держалась на ногах. — Постараюсь придумать на завтра что-нибудь увлекательное. — Голос ее прозвучал скорее холодно, чем обиженно, и даже это обстоятельство можно было считать серьезной победой.
— Нестерпимо видеть тебя в таком настроении, — с болью произнес герцог. Он властно заключил ее в объятия и принялся жадно, требовательно целовать.
В комнате, в доме, во всем мире не существовало иных звуков, кроме порывистых вздохов и приглушенных стонов. К действительности Джемму вернул звон выпавшего из волос бриллиантового цветка.
— Нет. — Она попыталась освободиться и повторила настойчивее: — Нет, Элайджа!
— Но почему же нет? — недоуменно, недоверчиво прошептал герцог.
Она вырвалась из объятий.
— Не могу. Просто не могу, и все.
Он тяжело вздохнул и медленно, неохотно отступил.
— Позволь провести завтрашний день с тобой.
Неожиданно Джемма вспомнила, куда собиралась поехать во второй половине дня. Казалось, сама жизнь спешила сломать последний барьер, который защищал ее от мужа. Встреча в постели несла серьезную угрозу; на этом пути подстерегали боль и отчаяние — не только из-за его страсти к работе, но и из-за состояния сердца.
К глазам подступили слезы, и она поспешила отвернуться.
— Пора спать.
— Пожалуйста.
Герцог Бомон не привык упрашивать.
— А что касается завтрашнего дня, — добавила она, не оборачиваясь и торопясь уйти до того, как заплачет, — если хочешь, можешь присоединиться. В три у меня назначено деловое свидание. Выехать надо на час раньше.
Оказавшись в коридоре, она судорожно вздохнула и торопливо направилась к лестнице. Элайджа безжалостно разрушал старательно возведенные укрепления: стену за стеной, башню за башней. А завтра, если не улыбнется счастье, рухнет последний оплот, и противопоставить уже будет нечего.
Джемма понимала, что супруга не должна вести себя так нелогично, своенравно и даже несправедливо, особенно после того, как вернулась из Парижа с одной целью: подарить мужу наследника.
Задача достойная, оправданная и благородная. И все же сердце сжималось от ужаса. Рассуждения имели смысл до того… До того как стало ясно, насколько страстно и самозабвенно она его любит.
Джемма бегом бросилась в спальню, но один из лакеев все-таки успел заметить на ее щеках слезы.
31 марта
Элайджа с трудом вырвался из тяжелого, запутанного сна: в туманной дымке Джемма скакала на белом коне — все дальше и дальше, пока не скрылась в дремучем лесу. Он звал, умолял подождать, но она ничего не слышала и мчалась в неизвестность…
— Просыпайся же, черт возьми! — повелительно произнес холодный голос.
Герцог открыл глаза и увидел возле кровати Вильерса. Викери, камердинер, торопливо раздвигал шторы.
Леопольд, как всегда, был одет безукоризненно: роскошный камзол, белоснежный шейный платок.
— Ну, ты и соня! — Друг нетерпеливо постучал по полу тростью.
— Еще рано. — Элайджа сел в постели. — Вот уж кого не ожидал увидеть, так это тебя. Всегда считал, что раньше десяти ты не встаешь, а потом еще до полудня одеваешься.
— Заблуждение. — Всем своим видом Вильерс доказывал обратное.
Элайджа посмотрел в окно: часов семь, не больше. Джемма обещала взять с собой в два.
— Прекрати тошнотворно улыбаться! — рявкнул Вильерс. — Терпеть не могу! Одевайся скорее, через сорок минут у нас встреча. Я подожду внизу.
