Она приготовила завтрак, чтобы Фиона и Джордж, спустившись вниз, нашли его уже готовым, и выкинула из печки вчерашнюю золу.
— Да, ты потрудилась на славу, — сказала Фиона, войдя на кухню. — Во сколько же ты встала?
— Час назад или около того. Можно мне с вами сегодня позавтракать?
Она раньше всегда завтракала в салоне, но сегодня утром это было невозможно.
— Присоединяйся, — сказала Фиона. — Для нас это огромное удовольствие. Мы можем завтракать не торопясь, как представители высших кругов.
Сайан поняла, что не может есть. От первой же ложки она чуть не подавилась, так что закашлялась, рассыпала все по столу, и Джорджу пришлось стучать ее по спине. Она извинилась:
— Простите, это, наверное, из-за того, что мне предстоит сегодня. Я очень боюсь.
— Ты прорвешься, — сказал Джордж.
— Да, конечно. — Она чувствовала себя очень старой и очень усталой, словно ее кровь замедлила свое течение, загустела и больше никогда не будет петь в ней.
— Это еще не конец света, — радостно сообщил Джордж.
— Да, надеюсь, — ответила Сайан. Конец всему — вот что она сейчас ощущала.
— Хочу уехать сегодня же, — сказала она. — Мне просто необходимо уехать на время. Или, как вы думаете, может, мне надо подождать, пока Лэнгли найдет другого помощника?
— Только скажи ему об этом, — сказал Джордж. — И застрянешь здесь навсегда. Пусть Филлис помогает ему в магазине.
— Филлис не умеет печатать.
— Лэнгли умеет. Пусть Лэнгли сам печатает свои письма! — с жаром воскликнул Джордж. — Я-то свои печатаю.
Она даже не представляла, какой прием ждет ее сегодня в салоне. Она вошла туда, как обычно, открыв дверь своим ключом. Сегодня она слегка запоздала, оставалось всего несколько минут до открытия, но почта все еще лежала на коврике перед дверью, она подняла ее и взяла с собой.
На кухне Филлис и Лэнгли сидели за столом. Лэнгли заканчивал завтрак, Филлис наливала ему вторую чашку кофе, и они оба улыбнулись Сайан.
Лэнгли остался невозмутимым.
— Доброе утро, дорогая, — сказал он и поднялся, чтобы поцеловать ее.
Сайан не могла этого вынести.
— Я уезжаю сегодня, — проговорила она, садясь на стул. — Меня не будет несколько недель, так что, пожалуйста, найди кого-нибудь, кто будет помогать тебе в салоне.
Филлис выронила из рук кофейник.
— Если тебе нужен отпуск, — сказал Лэнгли, — конечно, бери, непременно, но никто не будет заниматься твоей работой. Мы будем ждать тебя.
— Я не вернусь к этой работе. Все, что я сказала тебе вчера вечером, остается в силе.
Конечно, было бы более цивилизованно говорить все это Лэнгли наедине, но Филлис была кровно заинтересованной в этом стороной, и Сайан сейчас не волновали вопросы этики.
— Я заберу почту в студию, приходи туда, — сказал Лэнгли.
— Нет! — Она уже закончила все миниатюры, и в студии ей делать было нечего. Она не намерена была затягивать этот разговор ни на минуту дольше, чем это было необходимо. — Лэнгли, я хочу уйти сейчас же.
Он не мог бы смотреть на нее с большим упреком, даже если бы увидел, что она насыпает ему в кофе яду.
«Эмоциональный шантаж — вторая натура Лэнгли» — так сказал Джордж…
— Иди, если тебе так нужно, — сказал Лэнгли. — Но если ты не вернешься ко мне, я покончу жизнь самоубийством.
Филлис взвизгнула.
— Не будь таким дураком, — устало произнесла Сайан.
— Я говорю серьезно. Я не могу жить без тебя. — Он вышел, закрыв за собой дверь.
— Да как ты могла? — заныла Филлис. — О, как ты могла сделать такое с Лэнгли?
— Не знаю, — ответила Сайан. — Я сама удивлена.
— Ты злая! О, ты злая женщина! Разве ты не видишь, что разбиваешь ему сердце?
Сайан встала со стула.
— Он весь твой, — сказала она.
— О! — воскликнула Филлис.
Она потрусила за Сайан к выходу и смотрела, как та выкладывает на стол ключ и выходит на улицу. Филлис покачала головой. Это было ужасно. Они, наверное, повздорили вчера, и Сайан не могла его простить. Но как она могла так поступить с Лэнгли?
Сайан оставалось еще двадцать минут до автобуса, который отвезет ее в больницу попрощаться с Эмили, так что она заглянула в лавку к Джорджу и Фионе сказать им, куда она едет, и купить шоколадку.
— Лэнгли говорит, что покончит с собой. Он ведь не станет заходить так далеко, как ты считаешь? Я знаю, что он этого не сделает, я просто хочу сказать, что он станет притворяться, ты понимаешь?
Джордж положил шоколадку на прилавок.
— Не исключено, — сказал он. — То есть я хочу сказать, он может притвориться. Я присмотрю за ним. — Он усмехнулся. — Скажу, что ему еще повезло, что он так легко от тебя отделался.
— Это правда, — сказала Сайан. — Как и Фиона, я тоже кончила бы тем, что разбила ему голову кочергой или еще чем-нибудь.
Эмили сказала, что ей очень жаль, но она была не очень-то удивлена и совсем не огорчена. Филлис Баркер все равно стояла вторым номером для Лэнгли в списке Эмили, и в последнее время ее мнение о Филлис значительно улучшилось. Если решение Сайан было твердым и окончательным, то Эмили была рада, что остается Филлис.
В ее палате еще оставалось множество роз, привезенных ей Натали. Вся больница пропахла ими, и они очень хорошо сохранились.
— Ты ведь вернешься сюда, к нам, правда? — спросила Эмили. — После отпуска.
Сайан наклонилась поцеловать ее:
— Конечно, я еще приеду.
— Да, правда, ты так выглядишь, что отпуск тебе сейчас не помешает, — нежно сказала Эмили. — Похоже, ты начала сдавать.
Автобус привез Сайан в деревню еще до обеда, и она решила, что не станет здесь больше прохлаждаться. Она быстро перекусит, вызовет по телефону такси и уедет. Ей на самом деле нужно отдохнуть. Она совсем выбилась из сил.
Когда она проходила через лавку Джорджа, он улыбнулся ей с веселым добродушием, и она с усилием улыбнулась в ответ. Фиона не улыбалась. Она обслуживала покупателей и так внимательно следила, как Сайан поднимается по лестнице, словно там везде была разбросана кожура от бананов.
Она поймала себя на том, что прислушивается. Она больше не услышит стук пишущей машинки. И она его не услышала. Глаза у нее резало. Напряжение прошлой ночи и этого утра начинало сказываться — она зарыдала бы, если бы позволила себе расслабиться. Она мигнула, и у нее все поплыло перед глазами, когда она открыла дверь. И снова она испытала такой шок, что покачнулась, и, когда в глазах ее наконец все прояснилось, на диване перед ней сидел Барни. И прежде чем он что-нибудь сказал или шелохнулся, она вдруг поняла в моментальной вспышке ослепительной ясности, что любит его.
