Шарлотта откинулась на спинку кресла.
Казалось, она вот-вот потеряет сознание: лицо у нее угрожающе побелело, а безумные глаза с пугающей ненавистью остановились на Лавинии.
Лавиния сама с трудом удерживалась, чтобы не заговорить. Чтобы унять гнев, она крепко стиснула руки. Как смеет Шарлотта разговаривать с ней подобным образом?!
— Рассказывать особенно нечего. Леди Тэймсон среди ночи позвонила в колокольчик и потребовала, чтобы Элиза и я пришли к ней и сделали для нее это. Я не знаю, как давно мысль изменить завещание зрела в ее голове. Без сомнения, решение леди вовсе не было продиктовано тем, что Флора будто бы пыталась расположить ее в свою пользу. Более того, я постоянно бранила Флору за ее грубость. Я думаю, ей не хотелось проникаться любовью к леди Тэймсон потому, что она знала, что старая дама должна в скором времени умереть.
— Избавьте нас от вашей философии, мисс Херст, — ядовито промолвила Шарлотта.
— Я просто объясняю, как между леди Тэймсон и Флорой возникло чувство взаимной привязанности, — сказала Лавиния, стараясь сохранить спокойствие. — Боюсь, что к Эдварду леди Тэймсон подобных чувств совсем не питала. В тот вечер даже имел место один неприятный эпизод. Возможно, она вспомнила о нем, когда настаивала на аннулировании своего прежнего завещания. Она сказала, что от него в выигрыше был бы Эдвард.
— Эдвард и его мать, — поправил мистер Маллинсон. — Половина должна была быть положена на специальный счет в пользу мальчика, а миссис Мерион... впрочем, теперь это уже принадлежит истории. Продолжайте, мисс Херст. Эта драматическая сцена происходила посреди ночи? Но почему вы ничего не сказали? Почему новое завещание не было отправлено на хранение мне?
— По требованию леди Тэймсон, оно должно было сохраняться в тайне. Она просила и Элизу, и меня ничего не говорить. Позвольте мне сказать, что Элизу не следует винить ни в чем; что же касается меня, то я просто выполняла волю умирающей женщины, и, естественно, эта воля была для меня священной. — Лавиния вздернула подбородок. Она оглядела сидевших за столом, благодаря небеса за то, что в ее теперешнем волнении все лица расплывались перед ней в одно сплошное пятно. Нервы ее были напряжены до предела. — Я не собираюсь отрицать, что очень рада за Флору. Но заверяю вас, решение леди Тэймсон было совершенно самостоятельным. Я не имею к нему решительно никакого отношения. Смею только надеяться, что эти деньги принесут Флоре счастье. А теперь, если позволите, я уйду — мне надо упаковать свои вещи. Я уеду отсюда рано утром. Была бы очень признательна, если мне разрешат воспользоваться экипажем, чтобы добраться до железнодорожной станции, но если это окажется не совсем удобным для вас, я могу дойти до деревни пешком и нанять какую-нибудь повозку там.
Дэниел вскочил.
— Мисс Херст, что вы говорите, что это за глупости, черт побери?
Душа ее уже не способна была вместить в себя груз новых переживаний. Она не видела ужаса, неверия, боли, выразившихся на его лице. Боль?! Она холодно ответила:
— Вряд ли вы ожидаете, что я останусь в доме, где ко мне относятся с подозрением, мистер Мерион. На этот раз, может быть, вы все-таки посчитаетесь с моими чувствами.
С этими словами она повернулась и вышла из комнаты со все еще высоко вскинутой головой и лицом, горящим от гнева. Она удалилась со всей поспешностью, какую только могла себе позволить, не роняя при этом достоинства, однако недостаточно быстро, чтобы избежать совершенно неуместного восхищения Джонатона Пита.
— Браво, мисс Херст! Браво!
Встревоженная Элиза ждала ее наверху.
— Ну как, это было ужасно, мисс?
— Кошмарно, Элиза, но теперь все кончилось. И вас никто ни в чем винить не будет. Мистер Маллинсон говорит, что завещание в полном порядке, так что Флора получит свое наследство. Нам остается только порадоваться этому.
— Но у вас такой расстроенный вид. Что они вам сказали?
— Неважно, Элиза. Вы не пойдете со мной помочь мне уложить мои вещи?
— Неужели они вас уволили?! — вскричала Элиза.
— Нет, но я заявила о своем уходе. Не огорчайтесь так, глупое вы существо. Этого следовало ожидать.
Элиза ломала руки.
— Вы сделали только то, что вас попросили. Как они могут винить вас? Если они в здравом уме...
— В здравом уме? — резко переспросила Лавиния. — Ну разумеется!
— У меня иной раз возникали опасения насчет хозяйки. Сколько уже лет с ней случаются эти приступы ярости — хуже, чем у мисс Флоры. У хозяина бывает иногда такой встревоженный вид, у меня за него просто сердце кровью обливается. Берта говорит, — Элиза быстро оглянулась вокруг и понизила голос, — она от него на ключ запирается. С тех самых пор, как родился Мистер Эдвард...
— Пойдемте, помогите мне уложиться, — быстро проговорила Лавиния. Только занявшись каким-нибудь делом, она могла помешать себе слушать со слишком жадным вниманием, задавать вопросы и вообще вести себя не лучше любой сплетничающей прислуги.
— О мисс! — Элиза вернулась к непосредственно стоявшей перед ними проблеме. — У мисс Флоры сердце разорвется от горя. А ведь с вашим появлением здесь ей стало намного лучше! Вы даже не представляете себе. Мы с Бертой как-то говорили, что с год не слышно было, чтобы она хоть раз засмеялась. Никакие деньги на свете не возместят для нее разлуку с людьми, которых она любит. За одну неделю лишиться и вас, и миледи. Не знаю, мисс. Может быть, вы еще переду, маете?
— И чтобы меня называли воровкой, а то и кем-то похуже?!
— Мы все знаем, вы настоящая леди, мисс. Но ваш уход отбросит Флору в прежнее состояние. И это сейчас, когда она начала двигать пальцами ног и все прочее. — Элиза была слишком деликатна, чтобы обвинить Лавинию в трусости или эгоизме. — Конечно, это не мое дело. Скажу только, что мне тоже будет вас не хватать.
Лавиния резко ее оборвала:
— Не льстите мне, Элиза. Это совершенно бесполезно. Вы очень плохо представляете себе ситуацию. Мне необходимо уйти.
Когда она уже почти уложила свои скромные вещи — тут были простенькие рубашки и нижние юбки, отделкой мало отличавшиеся от белья прислуги во избежание нареканий со стороны прачек, ее воскресные башмачки на пуговках, ее жалкое синее шелковое платье, дневник, ключ от которого она носила на шее, хотя записей в нем, сделанных в минуты, когда чувства переполняли ее сердце, было совсем немного, — вошла Элиза с недошитым шелковым платьем.
Она приложила его к Лавинии со словами;
— Цвет очень идет вам, мисс. Удачно выбран. У мисс Флоры есть вкус, ничего не скажешь. Она так будет разочарована, не увидев вас в этом платье, — ведь это ее подарок.
