сразу.
— И тут я… уничтожила нечестивым присутствием мечту. Извините! Вот ваши документы. Поеду, пожалуй.
— Нет-нет. От вас я не предполагал убегать, поскольку мы даже незнакомы. Весьма признателен за заботу. Представляю, если бы меня остановили по пути. Так мило с вашей стороны.
У Фёдора Михайловича странно кружилась голова. Перед ним стояла всё та же Верочка, но удивительно привлекательная, фантастически соблазнительная.
Мужчина невольно загляделся, пытаясь сопоставить видимую графику соблазнительной фигурки с теми пропорциями, которые акцентировал в статуэтке художник.
— Не смотрите на меня так, словно хотите съесть. Можете потрогать — я живая. У вас здесь есть лодки? Так хочется покачаться на волнах.
— Не знаю. Должны быть. Сейчас выясню.
— Какой же вы, Фёдор Михайлович… пригласили, а ведёте себя как мальчишка. Расскажите о себе.
— Так нечегорассказывать. Родился, женился…
— С этого места подробнее.
— Учились на одном курсе. Пару раз танцевали. Поцелуйчики, то-сё… Софочка забеременела.
— Брак по залёту. Обидно, досадно. Никакой романтики. А любовь?
— Не помню. Честное слово, не помню. Лирика как-то быстро превратилась в прозу. У меня идеальная жена, прекрасная работа.
— Но чего-то не хватает. Именно поэтому вы здесь. Забавно. Я тоже одна, но мечтаю влюбиться.
— Я здесь неделю буду жить. Составите компанию?
— У меня накопились отгулы. Это так, мысли вслух. Роскошный домик, природа. Мечта! Мы втроём с подругами комнату снимаем. С удовольствием пожила бы в такой изысканной обстановке.
— Вот и чудненько.
— Что насчёт лодки? Катаемся или как? Да, интим исключён. На всякий случай предупреждаю.
— Безусловно, Верочка. Что ты такое говоришь. Даже в мыслях не было.
Одета девочка была слишком скромно. Несправедливость эту Фёдор Михайлович исправил на следующий день: заехали в бутик, купили то, сё… на его взыскательный вкус.
Верочка не кокетничала, не притворялась, вела себя с достоинством, но очень просто.
С ней было так легко, так щекочуще приятно, как ни разу не было за почти три десятка лет семейной идиллии.
Днём они гуляли, беседовали буквально обо всём, даже спорили, вечером вслух читали ту самую книгу, после чего эмоционально обсуждали каждый эпизод за ужином со свечами, делились рассказами о том, чем жили, о чём мечтали.
Ночами Фёдора Михайловича посещали нескромные мысли, но позволить себе приблизиться на более интимное расстояние к ставшей вдруг родной девочке не посмел.
Верочка действительно была умница: она всё видела, всё чувствовала, всё понимала. Её не было нужды завоёвывать.
В предпоследнюю ночь девочка после ужина пришла в его комнату, без рисовки, очень обыденно, словно это было привычным семейным ритуалом, сняла пижаму, нырнула под одеяло и прижалась, прожигая мужское тело нагой грудью, словно так было всегда.
— Почему… Вера?
— Захотелось прислониться, почувствовать живое тепло, поделиться своим. Просто так. Не ищите подвоха, Фёдор Михайлович. Я взрослая. Мой поступок ни к чему вас не обязывает. Мужчина и женщина наедине. Воздух вокруг наэлектризован до предела. Я чувствую ваше желание. Разве можно быть рядом и не заразиться?
— Не хочу, чтобы в последствие тебе пришлось пожалеть. Цветок, который сорвали, быстро вянет. Я стар… для тебя. У нас нет, не может быть счастливого будущего.
— Его ни у кого нет. Есть только иллюзии. Вот вы… у вас есть всё, о чём только можно мечтать: положение, семья, успешная карьера, достаток… а вы от всего этого убегаете. Образ идеального будущего не сложился. Пока оформляли пейзажный фон, антураж, потеряли несколько самых важных элементов, здоровье и молодость, например. Утратили безвозвратно.
— Не научился я жить малым. Стремился быть кем-то значительным, расширял личное пространство, в итоге оказался в лабиринте, из которого нет выхода: слишком много токсичных обязательств.
— Кризис среднего возраста. Самая большая в жизни переоценка ценностей. Женщинам за пятьдесят ещё сложнее. Многие сходят с ума. Моя мама, например, эмигрировала в личное пространство и не вернулась оттуда. Вы мне нужны. Сегодня, сейчас. Вы первый, кто отнёсся ко мне как к девушке, а не как к самке. У меня нет ничего, кроме молодости и стремлений, у вас — ни того, ни другого. Хочу поделиться.
— Щедро.
— Зря вы так, Фёдор Михайлович, я искренне, безвозмездно.
Эта ночь была территорией бесконечного счастья.
Неземное блаженство растянулось на сутки.
Увы, время невозможно остановить, даже когда для этого есть серьёзный повод.
— Верочка, поехали со мной.
— Зачем, Фёдор Михайлович, предлагаете руку и сердце?
— Хотел бы, но… не могу оставить семью. Жена не заслужила такую кару. Назначу тебя замом, введу в совет директоров. Помогу с квартирой.
— Торгуетесь, назначаете цену. Предлагаете роль фаворитки, любовницы. Боюсь, знаете ли, продешевить. Шучу! Просто не хочу превратиться в стерву. Вы мне ничем не обязаны. Расслабьтесь. Мне было хорошо, вам, как я понимаю, тоже. Не нужно ничего придумывать. Я от поцелуя не забеременею, а жизнь… сама всё расставит по местам.
— Я привязался к тебе. Хочу и могу упростить, раскрасить твою жизнь. У меня большие возможности. Хочу быть рядом.
— Будь, пока нас обоих такие отношения устраивают. Мне моя жизнь нравится. Ты — тоже.
— Как ты себе это представляешь? Ты здесь, я — там. Между нами сотни километров.
— Думай.
— Я тебя… люблю! Позволь попробовать сделать тебя счастливой.
— Смело. А там, в кабинете Константина Андреевича, смотрели как на привидение.
Фёдор покраснел, — большое, девочка моя, видится на расстоянии. Не разглядел сразу.
— Я не в претензии. Не вы первый. Внешность у меня неброская. Не стремлюсь выделиться. К богатству тоже равнодушна. Люблю движение, энтузиазм, страсть. Моя широта вам не по силам.
— Поехали, не пожалеешь.
— Не обещаю, но подумаю.
— Я уже всё решил…
— Всё, — заулыбалась Вера, — это очень… очень много. Боюсь, не осилю.
— Где же ты раньше была?
— В какой период времени?
— Когда я был молод.
— Вот вы и ответили на свой вопрос. Домой отвёзёте?
— Хоть на край света.
Верочка всплакнула, когда прощались.
— Сдавай дела, рассчитывайся. Жду звонка. Отказ не принимается. Королевой жить будешь.
Фёдор Михайлович вновь обрёл желание жить, был полон энергии и энтузиазма, сразу по приезду развёл бурную деятельность.
Была снята, со вкусом обставлена квартира, расчищена вакансия зама, продуманы до мелочей нюансы конспирации.
Днём Фёдор Михайлович думал о Верочке, ночами о ней мечтал и грезил, вызывая в воображении объёмные голограммы. Он был счастлив, что такая девушка согласилась быть рядом.
Прошла неделя, затем вторая.
Вера как в воду канула: не звонила, не отвечала.
Пришлось ехать. Но на месте ждало ещё большее разочарование: Верочка уволилась и куда-то уехала, оставив в съемной квартире у подружек лаконичную записку: “Прости и прощай. За меня нельзя решать, тем более всё. Не хочу стать ещё одним
