ты здесь сама справишься… поухаживай за Русланом, – понижает голос до особенно многозначительного.
Ее шаги удаляются.
Где-то за дверью слышу болтовню Миши. Затылком чувствую на себе взгляд, от которого между лопаток покалывает.
Если стряхнуть всю соль, которая жжет мои раны, я ждала этой минуты примерно с тех пор, как закрыла глаза позавчера вечером.
Я хочу видеть его сильнее, чем копаться в себе. Сильнее, чем сопротивляться и искать пути отступлений. Слишком сильно хочу его видеть, чтобы отказывать себе в этом.
Отложив пакет с Мишаниными наггетсами, разворачиваюсь и смотрю на Чернышова через просторную родительскую кухню.
На нем джинсы, толстовка с капюшоном и короткий спортивный пуховик. Он зарос щетиной, которую обычно позволяет себе на выходных. Широкие плечи заслоняют проем, ноги в идеально сидящих джинсах обуты в кроссовки.
– Если не хочешь оставаться, не оставайся, – поднимаю глаза от его обуви.
– Хотел поздороваться с твоим отцом, поэтому не стал разуваться, – поясняет Руслан.
Смотрим друг на друга, пока в коридоре за его спиной эхом разлетается голос нашего сына.
На мне футболка и джинсы, но я не сомневалась в том, что увижу нашего мэра, поэтому позволила себе распечатать комплект очень нежного светло-бежевого белья, которое на мне смотрится, как вторая кожа.
– Чем занимались? – спрашиваю, глядя в его неподвижные голубые глаза.
– Выбирали тебе подарок, – сообщает он.
– Мило… – бормочу, стряхивая с футболки муку.
Мой день рождения через две недели.
В прошлом году он прислал мне цветы с курьером.
Пф-ф-ф…
Я их выбросила вместе с запиской. Там было написано “С днем рождения” и его автограф.
Меня вывело из себя то, что ему потребовался развод, чтобы помнить о моем дне рождения. Лучше бы об этом дне бывший муж и дальше забывал. Тогда мне было бы гораздо удобнее игнорировать его существование.
Он продолжает стоять в пороге, будто между нами невидимая стена, только она его рук дело, а не моих. Я не ставила никаких ультиматумов, в отличие от него.
Мои волосы собраны в высокий хвост, потому что я занималась готовкой. Отбросив его с плеча, складываю на груди руки и говорю то, что собираюсь сказать с тех пор, как вышла из дома сегодня утром:
– Я хочу заняться сексом.
– Что? – Руслан выгибает прямые темные брови.
В первые секунды его удивление действительно настоящее.
Поджимаю губы, игнорируя эту реакцию.
– Хочу заняться сексом, – повторяю точь-в-точь.
Повернув голову, Чернышов отклоняется назад и выглядывает в коридор, убеждаясь в том, что мы без лишних ушей.
Это не обязательно.
Я не настолько безмозглая. Думала, хотя бы это мне не нужно никому доказывать.
Отец готовит баню, а мать вместе с Мишей накрывает обед в столовой. Кроме них и нас в доме никого больше нет.
Сведя в легкой задумчивости брови, смотрит на меня оценивающе, после чего откашливается и спрашивает:
– Сейчас?
Не знаю, что конкретно толкнуло его в верном направлении, но думать об этом не хочу.
Я озвучила ровно то, что хотела. И это не шутка.
– Да, – стучу пяткой, обутой в домашний тапок, по плиточному полу.
Руслан чуть меняет позу.
Достает руку из кармана куртки и с нейтральным выражением лица спрашивает:
– Это значит, что ты приняла какое-то решение?
– Это ничего не значит, – говорю ему.
Он принимает это с усмешкой. Неопределенно хмыкнув, обводит глазами кухню.
– Здесь? – интересуется. – Хочешь сделать это в доме?
Я так давно не потакала своим прихотям, что почти забыла, как это делается. Но на свете нет второго человека, с которым бы этого хотелось так отчаянно, как с нашим мэром.
– Да, – смотрю в его глаза.
Чешет языком зубы. Сжимает и разжимает пальцы опущенной вдоль тела руки.
– У меня нет с собой резинок, – сообщает Чернышов.
– У меня есть.
Я купила их для нас, но гнусное желание уколоть его не позволяет в этом сознаться.
Он не был бы собой, если бы попытался отвести глаза, и я вижу крошечную темную вспышку за этой голубизной. Она пробирает меня до костей. Отдается пульсом в кончиках пальцев и между ног.
Чуть откинув голову, Руслан объявляет:
– По рукам.
Взрыв в моем животе обжигающий.
– Руслан, – за его спиной появляется отец. – Хорошо, что зашел.
Чернышов разворачивается, протягивая ему руку. На отце старый рабочий свитер и такие же древние штаны, измазанные золой.
– День добрый, – здоровается. – Извините, не могу помочь. Нагрузки запретили.
– Да брось, – папа хлопает его по плечу. – Проходи. Ольга, мы сегодня есть будем? Я что-то уже голодный.
– Да, – разворачиваюсь к плите, возвращаясь к Мишаниным наггетсам.
Чувствительность моего тела к окружающей среде подскакивает до десятки из десяти. Занимаясь наггетсами, я с внутренним стоном чувствую, как увлажнилось мое белье.
Еще до появления гостей я не сомневаюсь в том, что этот день станет одним из самых, черт возьми, незабываемых в моей жизни.
Наши дни. Ольга
Соседский внук Захар, ровесник Миши, вместе с ним разносит коридор.
Что-то с грохотом падает на пол, после чего коридор заполняется детский хохот.
– Черт! – трясу рукой, пролив на палец кипяток из чайника. – Миша! – ору, засовывая руку под струю холодной воды.
– Миша! – злюсь.
Слаженный топот исчезает где-то в глубине дома.
Заливаю кипяток в заварник и выкладываю наггетсы на тарелку, с которой выхожу из кухни, наэлектризованная, как эбонитовая палочка.
Бабушка и дед Захара давние друзья семьи. С ними за столом еще один сосед того же возраста, мои родители и Чернышов, который по обыкновению выступает главной достопримечательностью этого обеда. Вытянув перед собой ноги, он терпеливо что-то вещает, но расслышать его мешают детские голоса за спиной.
Он переводит на меня глаза, как только появляюсь в комнате. Еле заметно выгибает бровь, скользнув глазами по моему телу.
Это горячо почти так же, как прикосновение. Может все дело в том, что я позволяю его взгляду беспрепятственно пробраться под кожу, загораясь в ответ. С полной концентрацией и знанием дела.
Он снял толстовку и остался в футболке. На локте нет повязки, и это не может не радовать.
– … так вот фонарь уже полгода чинят, – рассказывает соседка. – Ведь это безобразие настоящее…
– Я узнаю, что можно сделать, – отзывается наш градоначальник.
Мне не нравится, что его грузят работой даже здесь и в выходной день, но, прежде чем эта мысль успевает дозреть, получаю толчок сзади, после чего мимо ураганом пролетают две темноволосых головы.
– Твою мать… – шиплю, покачнувшись.
– Мишань! – громоподобный голос Руслана разносится по столовой, отражается от стен и окон. – Угомонись, живо! – рыкает он на нашего сына. – Хочешь нос
