На работу в понедельник я шла с таким волнением, словно это был мой первый рабочий день. Я еще не решила, стоит ли прямо сейчас сказать коллегам, что мы с Кириллом расстались, или подождать, пока они сами догадаются об этом.
По дороге я купила в киоске не очень большой, но очень элегантный букет роз, и когда ввалилась с ним в кабинет, седовласая элегантная Нина Антоновна Терехова, сидевшая за столом у окна, удивленно протянула:
— О, какие цветы!
И остальные сотрудницы тоже сказали восторженно и завистливо:
— О!
— Кирилл вас балует! — улыбнулась Нина Антоновна.
— А это вовсе не Кирилл! — тихонько, но так, чтобы слышали все, сказала я.
И все снова произнесли:
— О!
А молоденькая практикантка Иринка, вызвавшись поставить цветы в вазу, подошла ко мне и прошептала:
— Новый поклонник?
И понимающе улыбнулась.
Мысленно поздравив себя с удачной затеей, я приступила к работе и до обеденного перерыва стойко просидела, уткнувшись в экран монитора, и даже отказалась от чая и только время от времени задумчиво смотрела в окно и мечтательно улыбалась — именно так, мне казалось, должна выглядеть влюбленная женщина.
На обед в столовую я тоже не пошла. Отключив звук у телефона и старательно прижимая трубку к уху, я принялась самой себе почти шепотом рассказывать, какой он галантный и как с ним весело, с удовлетворением замечая, как жадно внимают моему монологу коллеги.
А ближе к вечеру позвонила Лизавете и напомнила, что завтра утром мы должны пойти в родной универ, дабы встретиться с бывшим однокурсником Андреем Казариновым, который подвизался там в качестве преподавателя кафедры русской литературы.
С Андреем когда-то у меня был, пожалуй, самый шикарный и самый продолжительный роман (не считая, конечно, наших взаимоотношений с Кириллом). Шикарный не в смысле дорогих подарков и огромных букетов цветов (этого-то как раз там и не было), а в смысле высоких чувств и красивых жестов. Роман, как ни странно, исключительно платонический.
Учились мы на одном курсе, и, начиная с первой же экзаменационной сессии, почувствовали себя родственными душами. Я поражала его знанием английского языка, а он меня — умением быть веселым и остроумным. А еще он писал стихи — просто писал, не признаваясь, что пишет именно обо мне и для меня. А я это знала и ценила. Словом, мы, наверно, смогли бы стать очень гармоничной парой, если бы не ее идиотское увлечение Кириллом — я была из тех, почти не встречающихся уже индивидов, которые, дав слово одному человеку, не принимают ухаживания другого. Правда, ухаживать за собой я запретить Андрею не могла, но ясно дала ему понять, что между нами могут быть только дружеские отношения, а когда он не удовольствовался этим и попытался перейти черту, порвала с ним решительно и без раздумий.
О том, что после окончания института его оставили на кафедре и предложили учебу в аспирантуре, узнала я от кого-то из своих бывших однокурсниц и ничуть этому не удивилась — он был умным молодым человеком и всегда мечтал избрать для себя научное поприще.
Конечно, за годы, пролетевшие с тех пор, он мог жениться (и не раз), обзавестись детьми и даже влюбиться, однако в моих мыслях он по-прежнему был тем же вихрастым юношей в очках, который когда-то посвящал мне стихи и готов был петь серенады под балконом.
Утром во вторник Лиза явилась ко мне, как и было условленно, в восемь часов утра — полусонная и нерешительная.
— Аля, — принялась она канючить, едва переступив порог, — ну зачем я тебе там нужна? Ты идешь в универ, чтобы встретиться со своим бывшим поклонником, а что буду делать я? Стоять рядом и смущать его? Уверяю, он и так смутится. Мне даже жалко его — он такой славный. Ну, ты подумай — может быть, у него сейчас всё просто и понятно — он встречается с кем-нибудь или на ком-нибудь женат. А тут являешься ты и бередишь затянувшуюся рану.
Я на миг представила его таким — растерянным, смущенным — и тоже пожалела его. Но только на миг.
— А если он до сих пор еще один и думает обо мне ежедневно и ежечасно? — выдвинула я встречное предположение. — Быть может, я окажусь тем ярким лучом, что озарит его хмурую действительность, и заставит встряхнуться и совершить какое-нибудь открытие. Или чем он там сейчас занимается? Как ты думаешь, педагоги совершают какие-нибудь открытия?
— Наверно, совершают, — пожала плечами Лиза. — Даже определенно, совершают. Он может разыскать в архиве какой-нибудь очень важный документ, проливающий свет на литературные тайны прошлого, — и вздохнула. — Неужели тебе не жаль отвлекать его от науки? Ты появишься перед ним, сведешь с ума — и всё только для того, чтобы досужие до сплетен коллеги не считали тебя брошенной невестой.
— Перестань болтать чепуху, — сердито сказала я. — Между прочим, я когда-то чуть-чуть была в него влюблена, а чтобы это чуть-чуть превратилось в нечто нежное и пушистое, нужно пару свиданий, хорошие стихи и еще, пожалуй, его объяснение в любви.
— Ты умеешь влюбляться по заказу? — удивилась Лиза.
— Дурочка! — снисходительно улыбнулась я. — Ты такая наивная. Кстати, считается, что браки по расчету самые прочные. Делай выводы, Лизонька!
Университет встретил нас как-то равнодушно — не было ни знакомых педагогов, ни усатого вахтера дяди Васи, ни стенда с громким названием «Наши отличники», что прежде встречал их всякий раз, когда их вызывали в деканат. Коридоры были пустые и молчаливые — шли занятия, о чём им вежливо напомнила кудрявая рыженькая девушка, сидевшая в кабинете кафедры русской литературы за столом у окна, когда они спросили, можно ли поговорить с Андреем Антоновичем Казариновым.
— Но он в универе? — уточнила я.
— В университете, — мягко поправила рыженькая. — Да, у него сейчас пара — заканчивается в десять ноль-ноль.
И посмотрела на нас уже с некоторым подозрением — должно быть, и здесь Андрей был всеобщим любимцем, и она увидела в них неожиданных конкуренток.
Мы вышли в коридор, подошли к окну и стали ждать звонка. Я, вспомнив студенческую молодость, даже уселась на подоконник.
— Аля, может, я пойду? — снова заупрямилась Лиза. — Ну, в самом деле — у вас свидание, а я…
— Глупости! — решительно заявила я. — Во-первых, он еще не знает, что у нас свидание, и это даже к лучшему, потому что если вдруг окажется, что он женат и счастлив в браке, то мы сделаем вид, что никаких тайных помыслов у нас вовсе не было. Во-вторых, если я подойду к нему одна, у него сразу появятся подозрения, и тогда выполнить пункт первый будет очень сложно. Ты же говорила, что тебе его жалко. Так прояви сострадание — в твоем присутствии он будет чувствовать себя гораздо свободнее. И запомни — мы просто хотели бы учиться в аспирантуре (кстати, ты же в самом деле этого хочешь) и зашли спросить совета у бывалого человека.
— Ой, Алька, ну и характер у тебя, — восхитилась Лиза.
Из кабинета вышла рыженькая и посмотрела на нас уже даже не с подозрением, а с явным неодобрением.
— Вообще-то, сидеть на подоконнике неприлично, — громко сказала она, надеясь, что мы смутимся.
И Лиза смутилась, но я давно уже не краснела из-за таких пустяков.
— Вообще-то, — таким же тоном парировала я, — в приличных учреждениях давно уже ставят кресла или, хотя бы, стулья в коридоре.
Рыженькая фыркнула, но, видимо, словарный запас у нее был не велик, и она предпочла воздержаться от словесной дуэли.
Прозвенел звонок, и вслед за шумной толпой довольных студентов из кабинета номер четыреста двадцать два в коридор вышел Андрей Антонович Казаринов. Рыженькая с победным видом устремилась ему навстречу, и он поприветствовал ее широкой улыбкой.
— Он не женат или находится в состоянии развода, — сразу же сделала вывод я и пояснила: — Эта лахудра явно надеяться выйти за него замуж.
А рыженькая уже подсунула ему какие-то бумаги, что-то спрашивала у него, а он отвечал, по-прежнему улыбаясь. И тут моя соперница допустила промах — она явно захотела показать нам, с каким уважением он к ней относится, как ценит ее советы и замечания, и желая убедиться, что всё это мы видим воочию, она посмотрела в нашу сторону с нескрываемым торжеством. А вслед за ней в ту же сторону посмотрел и он сам.