Но император не удостаивает меня ответом на вопрос — вместо этого бросает:
— Подождешь минуту? Я попрощаюсь с Настей и Мишей и вернусь. Все равно мне было уже пора.
Я хочу спросить, что это за гость заезжает на свадьбу на пятнадцать минут, но его уже и след простыл.
Глава 4
Я не особо разбираюсь в авто, но машина у Соколова внушительная. Высокая, вместительная и пахнет кожей. Меня усаживают на переднее сиденье и без спроса пристегивают. В тот момент, когда Даниил перегибается через меня, чтобы защелкнуть ремень безопасности, я инстинктивно задерживаю дыхание. Все мое тело протестует против его близкого присутствия: раньше это всегда означало конфликт или, на худой конец, драку.
Меня все еще потряхивает, но непонятно почему: из-за обморока или присутствия Соколова. Или, может, даже из-за его запаха — легкого, но терпкого и неожиданно приятного.
Пока мужчина выруливает с парковки, я вожусь с прикуривателем, чтобы зарядить умерший телефон, и замечаю в чехле оставленного Даниилом телефона полароид.
— У тебя ребенок? — спрашиваю я и тут же жалею, что не придержала язык. Это вообще не мое дело.
— Да, это моя дочь, ей четыре, — спокойно отвечает Соколов.
— Не завидую твоей жене, — вновь не удерживаюсь я, а потом понимаю, что кольца на пальце нет.
Развелся?
— Я тоже, — выдыхает он без намека на шутку. — Она умерла из-за осложнений при родах.
— Черт. В смысле, извини. Я не знала.
В салоне повисает неловкость, во время которой я решаю отвернуться к окну и больше не вступать в бесполезные диалоги. Ведь нам не нужно делать вид, что у нас хорошие отношения.
Но за меня решает заговорить Даниил. Мы уже выезжаем на шоссе, когда он произносит:
— Настя сказала, ты имиджмейкер?
Я настораживаюсь.
— Она про меня рассказывала? Давно?
— Я сам спросил, — признается Даниил.
Повернувшись к собеседнику, я ловлю себя на том, что в полумраке разглядываю его жилистые руки.
— И зачем спросил?
— Интересно.
Мы перебрасываемся короткими фразами, словно горячей картошкой, пока кто-то один не обожжется достаточно сильно.
Даниил морщится — то ли от какой-то невидимой боли, то ли от раздражения.
— Старшая школа была адом из-за тебя, — наконец признаюсь я.
Мне было важно сказать это вслух. Встретиться лицом к лицу со своим обидчиком и показать ему, что на самом деле ему не удалось сломать меня.
— Мне жаль, — отвечает Соколов, продолжая глядеть на дорогу. Равнодушие в голосе убивает.
— И все? — Я вновь чувствую, как накатывают предательские слезы. — Больше ничего не хочешь мне сказать?
— Ничего, — соглашается он.
Я больно закусываю нижнюю губу, чтобы физической болью как-то притупить душевную.
— Ладно, забудь.
Кажется, именно тот факт, что я сдалась, выводит Соколова из оцепенения. Он хочет что-то ответить, но звонит телефон. Мужчина ставит его на громкую связь.
— Слушаю.
— Даниил Максимович, вас скоро ждать? Дочь уже о вас вовсю спрашивает.
По голосу женщины средних лет становится понятно, что это, скорее всего, няня. Подумать только, отец-одиночка! Не в такой роли я представляла Соколова все эти годы. Он бы скорее душил хомячков или бил старушек их же палками.
— Я уже подъезжаю, буду через пятнадцать минут.
— Тогда очень ждем! — воодушевляется женщина. — Я ее уже покормила: супчик, второе. Так что ни о чем беспокоиться не нужно.
— Спасибо, Людмила Олеговна, — говорит Даниил и отключается.
— Так вот почему ты так быстро ушел со свадьбы, — догадываюсь я.
Соколов не подтверждает, но и не отрицает.
— И откуда эта татуировка? — спрашиваю я.
— Я смотрю, все тебе нужно знать, — огрызается мужчина, но снова как-то беззлобно.
Почему-то от мальчишки, который задирал меня в школе, почти ничего не осталось.
— Не хочешь говорить — не надо. — И я снова отворачиваюсь к окну.
Мы подъезжаем к незнакомому дому. Я собираюсь остаться в машине, но с моей стороны неожиданно открывается дверь.
— Пойдем, — зовет Даниил, и мне остается подчиниться.
В небольшой двухкомнатной квартире нас встречает миниатюрная женщина с пучком на затылке. Рядом с ней — прелестнейшее существо с розовыми щечками и светлыми кудряшками.
Никогда бы не подумала, что у такого дьявола может родиться ангел.
Девочка улыбается во весь рот и, едва завидев отца, кидается ему на шею. Тот подхватывает дочь на бегу и крепко прижимает к себе.
— Как тут моя девочка? — спрашивает он таким голосом, которого я отродясь у него не слышала. Таким разговаривают разве что с двухмесячными щенятами.
Затем девочка замечает меня.
— Привет, — говорит она, прячась у Даниила на груди. — А ты кто?
— Я… папин друг.
Людмила Олеговна понимающе кивает.
— Давно пора, Даниил Максимович.
— Нет-нет! — протестую я, наверное, даже излишне горячо. — Совсем не такой друг! Мы были на свадьбе у общих знакомых, мне стало нехорошо, и вот Даниил предложил подвезти меня домой. У меня сел телефон, и такси…
— Мы поняли, — успокаивающим голосом прерывает Соколов мою оправдательную тираду. — Людмила Олеговна, это Маша. Маша, это Людмила Олеговна.
— О, я тоже Маша! — хлопает в ладоши девочка. — Папочка, разве не здорово?
— Очень здорово, — соглашается он.
Но для меня это… странно. Это совпадение имен доставляет скорее дискомфорт, нежели радость. Я бы никогда не назвала своего ребенка так же, как человека из прошлого, с которым у меня было столько конфликтов. Но это жизнь Даниила, так что ему решать. Тем более что я точно не знаю всех обстоятельств.
— Поехали домой? — просит девочка.
— Конечно, родная.
В машине я понимаю, что в прошлый раз не заметила детское кресло на заднем сиденье. Мы отъезжаем от дома. Не проходит и пяти минут, как маленькая Маша тихо засыпает.
Когда Даниил высаживает меня у дома, я чувствую какую-то незавершенность. Соколов, наверное, тоже, потому что последнее, что он мне говорит, прежде чем уехать, это:
— Мне жаль, что так получилось в школе.
Дома я не раздеваясь залезаю в шкаф и достаю выпускной альбом. Предмет ностальгии, про который я забыла на долгие годы. Прямо так, в шифоновом лиловом платье в пол, забираюсь с ногами на диван и открываю на первой странице.
На ней мы с Настей Зайцевой стоим у дерева на заднем дворе школы. Я стою боком, чтобы не было видно недостатков фигуры — худенькая от природы Настя смотрит прямо в камеру.
Я пролистываю еще несколько страниц. На большинстве фотографий мальчики и девочки отдельно, но есть несколько снимков, где нас запечатлели всех вместе. Вот мы сидим на невысоком ограждении вокруг футбольного поля. Среди всех — Соколов. Я вглядываюсь в фотографию, пытаясь понять, что изменилось. Тут он более худой, хотя ростом один из самых высоких в классе. Черные волосы всклокочены в разные стороны. На лице — беззаботная улыбка.
И тогда я понимаю, что изменилось. Улыбка — больше не та. Он улыбается, но куда-то ушла вся радость. Мне остается только предположить, что он очень любил свою жену.
Признаться, эта мысль успокаивает.
Стационарный телефон звонит раньше, чем я успеваю открыть глаза. Кто бы это ни был — убью. Если разбудить меня раньше девяти, можно столкнуться со страшным чудовищем. А этим доисторическим аппаратом я вообще сто лет не пользовалась.
— Алло? — бормочу я сквозь сон.
— Маша, ты там жива? — спрашивает Царек.
— Твоими молитвами, — шучу я. — Подожди, ты же должна быть в аэропорту?
На свой медовый месяц Настя с Мишей летят в Египет. Как по мне, рейс на утро после свадьбы — это самоубийство, но сладкой парочке виднее.
— Я там и есть. Звонил Даня — говорит, ты оставила у него телефон в машине.
Черт. Блин. Твою налево.
С моих губ срывается стон.
