очень смирные, очень тихо пришли домой. Там нас уже ждала Тичер. Боссы клуба потребовали, чтобы мы танцевали шоу.
Ага, щаз-зэ!
Девки получают столько же, сколько и мы, без всякого шоу! Почему это мы должны надрываться? Я, конечно, могла бы вспомнить, но кому это нужно? Мы уже в костюмы не влезаем!
В общем, начался бунт. Елена принялась угрожать:
– Не забывайте, что зарплату вам я буду выдавать!
Мы обернулись. В ушах заиграла «Мелодия смерти».
– А Вы не забывайте, что нас тут пятеро…
– В родную Рощу Вы можете просто не долететь…
– Я слышала легенду о хрупкой женщине, которую зверски избили пять свиноматок…
Она пыталась прикрыться авторитетом Димы, мы ржали. Не будь нас, бабушка, работать вам на Агазара Альбретовича.
Елена сменила тактику, принялась упрашивать, но все упорно стояли на своем. Шоу-танцовщицы получают по $600! Если мы их не получили, значит корейцы не получат шоу.
Оскорбленная, та объявила, что с нами больше не разговаривает и ушла в дом. Мы остались на стейдже.
– Крошки, – сказала я, пользуясь тем, что место наставницы временно вакантно. – Я предлагаю, сдружиться с агащами из конкурирующей фирмы и как можно больше выяснить, что тут и как. У меня такое нехорошее чувство, что с зарплатой Тичер нас наебала.
7.12.99г.
Босс клуба – как всегда второй человек в корейской «мапии». Первых мы не встречали, но вторые тут все. Мы его так и назвали – Секонд, Второй. Сокращенно, Сека. Он неплохо говорит по-английски и вообще, отличный мужик!
А главное, угодить ему – как два пальца, пардон, об асфальт ударить.
Кто лучший менеджер? Ты лучший менеджер. Кто лучший повар? Ты лучший повар! Кто самый симпатичный мужчина в доме? Как забавно, что именно ты этого не знаешь! Ведь это – ТЫ!
Я от него в особенном восторге. Передразнивая, наши танцы на стэйже, Сека очень здорово уловил стиль каждой и конкретные, смешные особенности. Всех показал, помимо меня и смутился.
– А Лина как танцует? – спросила Ольга.
Сека помолчал и сказал:
– Лина – хорошо!
Ну, тут он прав: я, действительно, хорошо танцую. Так все говорят. Я еще в «Кинг-Клабе» заметила.
Ольга тут же в него влюбилась и заявила, что он – ее. Никто не возражал. Лично я вообще научилась держать язык за зубами. Так легче. Так тебя не станут высмеивать. Короче, мне тоже нравится Сека. Увы, но с ним у меня ничего не будет. Карты проявили вдруг твердость: нельзя же спать со всем миром.
Оу, чьерт! Как такое могло случиться?! Неужто, карты врут не всегда?
Кстати, о вранье. Меня убивает корейская прямолинейность. В Чхунчхоне нас видели каждый день и как-то не обращали внимания на то, как мы растолстели (если и обращали, то про себя. Мы-то с ними не общались). Зато здесь, общаемся.
Каждая толстая свинья считает, что мы обязаны знать, какие мы толстые.
Менеджер «черной» банды сегодня лепту вносил. Показывал, как мы выглядим. Рисовал руками в пространстве очертания наших фигур.
Прямоугольник – Кристи, шар – лицо Валерии, полукруг – живот Альбины (Ты, —говорит, – беременная?), гигантская лампочка – Линина попа… Тоже мне, Пикассо нашелся! Ольга поправилась равномерно (раньше она была костлявая, а теперь округлилась) и ей он ничего не сказал.
– По-моему, я ему нравлюсь, – заключила она.
Мы молча обтекли. А что делать?
Почти смирились с тем, какие мы свиньи, но тут пришел гитарист из этой же банды. В пижаме с Микки Маусами и с размаху хлопнул меня по жопе.
– Ипуда!..
Больше он ничего не сказал, потому что я не сразу сообразила, что это обозначает «красивая» и… по инерции ответила хлопком по макушке. Микки пролетел к стенке, после чего обиделся и ушел к себе.
Кажется, я только что потеряла фаната.
***
За обедом выяснилось, что тех, других девочек, увезли. Сека сказал, что они проститутки и их переселили в отель, чтобы саннимы, посидев с нами, шли к ним туда. А потом и нас туда же отправят, если не похудеем.
У нас глаза полопались. А Секонд чуть не умер от смеха: это был искрометный корейский юмор. На самом деле, босс клуба решил оставить нас, а от них отказался. Мол, мы – хоть и толстые, но еще красивые. А те, другие, те старые. Возраст для корейцев, хуже, чем лишний вес.
Так и есть, но… Я завела привычку, выпивать перед едой стакан зеленого чаю и накладывать себе половину обычной порции.
Клуб мне нравится.
Во-первых, танцуем на сцене, а не на столе; во-вторых, здесь всего одни «рум» и гости, в основном, сидят в зале, а потому быстро уходят и у нас, очень много столов. В-третьих, тут не приходится хитрить и выливать виски и пиво в ведро, так как пить нам запрещено официально. Сам управляющий, мистер Хам, так его зовут, подходит к гостям и объясняет, чтобы даже и не пытались нам наливать. Так мы, мол, молоды.
Хозяин клуба – огромный толстяк, похожий на сумоиста, часто приходит к нам – пить кофе и возит по всему городу на экскурсии. Пусть, Елена и хрюкает, что это все – исключительно для рекламы. Какая разница? Официанты – душечки. Банды и диджеи – лапушечки.
Ну, а Сека, Сека просто вообще лучший…
8.12.99г.
Сегодня, как и собиралась, встала пораньше. Сделала зарядку, позавтракала, сходила в сауну и игнорировала жратву, пока на самом деле не проголодалась. Но и тогда, я выпила чаю. И съела лишь половину порции.
Ничто не предвещало беды, но проснулась Оля:
– Ты позвонила моему дяде Поле? – сухо осведомилась она.
Я подавилась своей хорошестью:
– Я – кто?! Твоя личная секретарша?!
Права дорогая мама: «Не хочешь иметь врагов, не делай добра людям!» Хотя я и не знаю, как она подобные выводы сделала… Не добро же ведь, сотворила.
Сначала Оля только просила, теперь приказывает.
Я как-то сразу сегодня все это просекла. Не знаю, что со мной происходит. Словно по мере похудения, я наливаюсь силой. После той ночи в мотеле, когда я назвала подушку «Димусиком!» и признала, что ненавижу Альку лишь потому, что завидую ей из-за мужиков, меня так и прет еще что-нибудь такое признать и преодолеть.
Раньше, еще в Хабаровске, я думала, что меня все любят. Теперь я знаю, что меня терпят, потому что я – единственная, кто знает английский. А я, не желая это признать, не решаюсь слова им поперек вякнуть. Словно, если я перестану быть им полезной, меня отведут в лесок и пристрелят. Словно я – все еще ребенок и меня могут как-либо наказать. Молчанием, домашним арестом, выпороть… Епа-мать! На меня даже собственная мать уже не решается поднять руку, стоило ее разок стулом приложить. Тичер, вон, получила и уважением прониклась. Так какого хрена я тут перед Олей стелюсь?
Мне с нее толку – ноль. Это я им нужна.
