Не они мне! Я им. Я без них могла бы с Секой поговорить. А вот они – не смогут.
В общем я смерила ее взглядом, а-ля Дима-Кан-Не-В-Духе:
– Я что, обязана вечно, выслушивать причины, по которым он не хочет видеть тебя?
У Оли челюсть отпала. Но слов она не нашла. И я поняла, что была права: я не обязана. Вообще. Никому. Ничем. Не. Обязана.
Черт! Если бы меня оставили в Чхунчхоне одну, с Тичером, я была бы намного счастливее!.. Тичер по-английски, хоть и хреново, но говорит.
9.12.99г.
Обожаю сидеть с мафией! Они не платят за нас клубу, только нам и ни разу не жмотятся.
Сегодня каждой дали по семьдесят, плюс, личные гости подбавили. У меня сто двадцать. Конечно, я могла бы заработать на приличную пачку десяток больше, если бы позволила Ольгиному уроду сунуть их мне в лифчик, но что-то во мне воспротивилось, и я отказалась, умирая от жадности. Какое-то внутреннее чувство, граница, которую я не могу преступить.
Деньги – это хорошо, но быть дешевкой плохо.
Тичер, как всегда, бушевала! Извивалась, как шлюха и все с ней, так и вели себя. Плевали на деньги и лепили в вырез кофточки. Ее санним то и дело бил ее ладонью по голове. Не сильно, конечно, но все равно унизительно. И я думала: вот оно? Вот это – работа? Унижаться за деньги? Падать ниже и ниже, подбирая как можно больше бабла? А потом строить из себя королеву? Прежде, чем не пробьет ровно девять и тебя не отведут за очередной тэйбл?..
Мы ели фрукты. Что-то нашло, и мы хватали их, как удавы, под испуганные взгляды мистера Хама. Мафия заказывала еще: им нравилось смотреть, как мы жрем. Хам был близок к обмороку.
Мой санним, с длинным шрамом у виска, был хмур и не разговорчив. Я спросила, откуда у него шрам. Просто так, чтобы не сидеть, как кукла. Гость вдруг ожил и долго что-то рассказывал, а я сочувственно кивала. Ольгин схватил меня за руку, собираясь потанцевать, – он вообще какое-то агрессивное, отвратительное мурло, – но мой на него рявкнул и его воспитание мгновенно улучшилось.
Ольгин тогда подошел к Тичеру, достал из кармана свои деньги, демонстративно предъявил их мне и знаками показал, что дает мне шанс передумать. Все умолкли и уставились на меня. Я закусила губу: решалась моя судьба. Смогу я переступить себя или нет?
Я не смогла.
Но в итоге все равно не особенно потеряла. Во-первых, мой санним дал мне еще больше, не заставляя при этом так унижаться. Во-вторых, он у них, как я поняла, самый главный и мы просидели в обнимку, как голубки до самого их ухода.
Как папа и дочка.
Почему, блин, меня не хочет никто?!!
***
После работы Саша повез нас есть.
Сидели в «Чикене»… На одной половине стола он, Тичер, Кристина и я, на другой —остальные.
Чжан тянул свои липкие ручонки и гладил Кристу по волосам.
– Нельзя! – говорила я, обнимая Кристу сама и скидывая его руку. – Деньги давай!
– Сколько?
– Двадцать.
На жадного Чжана что-то нашло. Он сунул руку в карман и достал двадцатидолларовую бумажку.
– ОК?
Мы даже пискнуть не успели! В воздухе мелькнула рука и двадцатка исчезла у Тичера в лифчике. Она гоготала и хрюкала, считая, видимо, что случившееся ужасно смешно.
Саша-Чжан чуть в обморок не грохнулся! Он же жадный, как два, вместе связанных Жени. Мы-то шутили и он это знал, иначе не стал бы так деньгами размахивать. А вот Елена – нет. Она похоже, переступила черту и теперь идет напролом. Поняла, что игры в Тичера кончились и любым способом зарабатывает деньги.
От такой шутки у Саши пропало желание и позабыв про секс, он заплатил по счету и велел нам идти домой.
Дома Мадам собралась идти в сауну. Ушла, захлопнула дверь. Мы сразу принялись обсуждать ее поведение. Я решила сходить за водой, а чтобы никто не попросил что-нибудь принести, пошла за ней молча. И…кто же сидел в гостиной и грел уши?!
Тичер!
***
Когда она, все-таки ушла. На самом деле ушла, перестав пытаться притаиться под окнами, мы залезли к ней в сумку и подсчитали доход: она заработала триста тысяч вонн! Триста баксов почти. Там же лежала наша двадцатка. Мы переглянулись и не сговариваясь, кивнули Лерке, которая отсчитала у Тичера три десятки. Чуть выше курса, но мы рассудили, что лишнее – это за моральный ущерб.
И пусть только попробует вякнуть, будто мы что-то взяли.
10.12.99 г.
Я влюблена в Ю Сынг Джуна.
Это корейский певец, номер Раз. Поет, танцует, в кино снимается… Но на самом деле, я не за это в него влюбилась.
Все было так: по телеку крутили «Джонни-Мнемоника». Сам фильм никакой, но в нем есть две «фишки». Первое – Дмитрий Сергеевич мне не соврал. Он на самом деле «охуительно» похож на Киану Ривза. Второе, весь фильм Киану Ривз ходит ужасно злой и орет ни за что ни про что на Дину Майер и это делает его «охуительно» похожим на Дмитрия Сергеевича.
Побрызгав на салфетку одеколоном Кана, я плакала теплыми слезами, сходя с ума от переполняющих меня чувств… И даже наш секс казался мне томным и почти нежным.
В этот момент, в наш домик зашел наш Сека. Уставился на экран. На меня. Опять в телевизор. Потянул носом, учуяв одеколон.
Очнувшись, я переключила, на первый же попавшийся музыкальный канал. Мы с девками часто смотрим корейские клипы, они настолько прекрасные и пронзительные. И обязательно кто-нибудь в них трогательно умирает… но!.. На этот раз все были живы и так скакали по сцене, что вряд ли им в ближайшее время грозила смерть.
Сека слегка озадачился. Но к счастью, быстро нашелся:
– О, – сказал он не по-русски, – ты влюблена в Ю Сынг Джуна!
– И как! – подтвердила я, сморкаясь в салфеточку. – Прям кушать не могу!..
Сека покачал головой. И отдал мне коробку – письма из дома.
Это делается так: родители пишут письма и присылают или приносят их в фирму; секретарши сортируют, и те девушки, что едут из Хабаровска, захватывают с собой корреспонденцию, чтобы передать ее боссам, а те, в свою очередь, передают ее нам. Не удивлюсь, что Дима по конвертам что-то раскладывает. Женя уже нам рассказывал, как они «дарят» девушкам бриллиантовые кольца, а когда те перевозят их в Сеул, забирают обратно.
Но, может быть, я слишком плохо думаю о мужчинах.
В общем, я взяла письма, готовая, отвалить. Но тут Сека конфиденциально огляделся по сторонам и сказал:
– Не плачь! Скоро Ю Сынг Джун приедет сюда!
Я спешно взвизгнула и повисла у Секи на шее, как полагается приличной поклоннице. Но в этот момент, как водится, вошла Оля. И в то, что я в такой экстаз пришла
