Прикосновение губ отозвалось пламенем желания. Любимый говорил, не умолкая, рассказывая о совершенных линиях и бархатной коже, однако Джемма почти не слушала. Повязка на глазах лишила возможности видеть, но тело с готовностью восполнило утраченное зрение. Оно отвечало на каждое прикосновение и молило о продолжении.
Представлять доску и помнить расположение фигур оказалось задачей почти непосильной, и все же игра продолжалась до тех пор, пока Элайджа не оповестил:
— Слон бьет коня. — Заявление прозвучало почти как признание в любви.
— Моя очередь. — Джемма освободилась, на ощупь нашла его голову и притянула к себе. — Поцелуй меня, — шепотом приказала она.
Поцелуи Элайджи говорили красноречивее слов. Этот прозвучал дерзким, решительным предупреждением пирата нежной красавице. Пламя разгоралось с неудержимым напором.
— Ферзь бьет слона, — ответила Джемма и с удивлением услышала в собственном голосе откровенный голод.
— С тебя причитается, — немедленно прореагировал Элайджа и, не прекращая поцелуя, жадно прижался к укромному уголку в развилке. Джемма выгнулась, стремясь прильнуть и слиться воедино.
— Пешка на h6, — пробормотал Элайджа.
Джемма старалась вспомнить следующий ход. Да, она заранее все представила, все рассчитала, все предусмотрела. Но сосредоточиться так и не удалось: Элайджа снова провел по груди горячей ладонью, и мысли мгновенно померкли. Кажется, надо сделать ход пешкой? Может быть, забрать слона?
Элайджа потянулся к столу, и простое движение отозвалось новой волной наслаждения. Джемма подумала об этом, не обращая внимания на острые сигналы собственного тела, и вдруг вскрикнула: шеи коснулись холодные, мокрые от шампанского губы.
Кожа горела.
— Нет! — выдохнула она и повернула голову, хотя и не могла увидеть самого прекрасного на свете лица.
— Сейчас не твоя очередь просить о поцелуе, — со смехом остановил Элайджа. — Не поможет даже мольба.
— Я не привыкла умолять! — сердито отозвалась Джемма и сразу вспомнила следующий ход: — Конь бьет слона. Можешь требовать компенсации.
Теперь шею принялся щекотать холодный язык.
— О!
Губы скользнули по щеке и замерли в уголке рта.
— Я заставлю тебя умолять, — пообещал Элайджа. — Это мое главное желание.
— О!
— Ладья бьет коня, — прошептал он на ухо.
От звука вкрадчивого; таинственного голоса нетерпение переросло в болезненное томление. Джемма лихорадочно придумывала следующий ход, способный разбить планы коварного противника и принести звание лучшего мастера Лондонского шахматного клуба. Противник тем временем исследовал губами линию подбородка и щек, чем лишал остатков здравого смысла. Ах, до чего же чудесен, соблазнителен аромат чистого мужского тела!
Нет, мысли отказывались подчиняться. Больше всего на свете Джемме хотелось сорвать с глаз повязку, вцепиться в густые волосы мужа и целовать, целовать, целовать…
— Твой ход! — приказал Элайджа.
Джемма не ответила, потому что явственно ощутила, как он содрогается от сдерживаемого смеха.
Внезапно открылась одна простая, но бесконечно значимая истина: оказалось, что порой совсем нет необходимости выигрывать. Смысл жизни заключался не в победе, а в любви. Она любила Элайджу — любила всем сердцем, а значит, желала ему удачи и успеха, пусть даже в одной-единственной шахматной партии. Собственный проигрыш утратил обычное значение: совершенно не обязательно побеждать в каждом поединке.
— Ты выиграл, — признала Джемма осипшим от волнения голосом и наградила победителя внеочередным, непредусмотренным правилами поцелуем. — Поздравляю. — Она медленно подняла руку и сняла с глаз повязку.
Элайджа смотрел на нее сияющими глазами и улыбался.
— Ты играл без повязки! — возмущению не было конца.
— Немного схитрил. — Он откатился в сторону и сел. Джемма тоже поднялась.
— Неужели обманул?!
Поверить было невозможно! Безупречный, образцовый герцог Бомон не только вероломно снял повязку, но и не проявил ни капли раскаяния.
— Но зачем, зачем ты это сделал? Подожди! Я же гладила тебя по волосам и должна была заметить…
Элайджа позволил себе рассмеяться вслух.
— Должно быть, немного отвлеклась и не обратила внимания.
— Но зачем?
— Победа не главное. — Он склонился и нежно поцеловал ее в губы. — Я снял, повязку в самом начале игры, потому что хотел постоянно за тобой наблюдать.
Джемма нахмурилась.
— Надо было сказать!
Он посмотрел на нее, не скрывая восхищения.
— Ты прекрасна. Никогда прежде не доводилось видеть тебя обнаженной: ты всегда пряталась под одеялом.
— А я за тобой подсматривала, — призналась Джемма. — Пока ты одевался, лежала тихо и притворялась, что сплю. Тогда мы ночевали в парадной спальне, помнишь?
Элайджа обвел взглядом комнату.
— Какая разница?
— Разница в том, что ты пришел ко мне.
— Готов прийти к тебе куда угодно, только позови.
— Приходи, когда пожелаешь… всегда буду рада. — Джемма рассмеялась.
Однако Элайджа остался серьезным.
— Что-то не припомню, чтобы ты когда-нибудь ко мне приходила.
Джемма разрывалась между восхитительным ощущением блаженства и смущением.
— Потому что я не приходила.
— А сегодня расскажешь о своих предпочтениях?
Ее щеки вспыхнули румянцем.
— Ну…
— Уж не хочешь ли сказать, что репутация французов преувеличена?
— Возможно. — Меньше всего ей хотелось признаваться в собственной неопытности. — Видишь ли, я никогда… никогда не задерживалась надолго… я…
Элайджа странно сморщился, и только сейчас Джемма поняла, что он смеется. Смеется!
— Я пытаюсь сказать что-то важное, а ты!.. — с возмущением воскликнула она и легонько шлепнула мужа по плечу.
— Полезно было бы узнать правду раньше. Я остался здесь, в Англии, и вынес адские муки, считая, что ты нашла прекрасных любовников.
— Я рассталась с ними не потому, что отношения не приносили удовлетворения, — уточнила Джемма и для убедительности покачала головой. — Я их бросила из-за тебя.
— Из-за меня?
— Не могла избавиться от отвратительного ощущения предательства. Да, сознательно и хладнокровно решала завести роман, однако на деле ничего не получалось. Все казались ужасно скучными, да и постель не слишком радовала.
— До чего же мы были глупыми!
Джемма нервно откашлялась.
— Может быть, хочешь, чтобы я повторила что-нибудь из репертуара твоей любовницы?
Элайджа посмотрел серьезно.
