Четыре рыцаря подъехали к воротам Монтвиля во главе с Торстоном.
Роуланд узнал еще одного из четверых и хмыкнул:
— Роджер.
Тот, возможно, решил воспользоваться битвой, чтобы убить Роуланда. Должно быть, Роджер сообщил Торстону о военных возможностях Монтвиля. Его брат был достаточно глуп и решил пойти войной. Роуланд был уверен, что и Джофри там, внизу.
— Лютер! — заорал снизу Торстон. — Я вызываю тебя на бой за Монтвиль!
— По какому праву? — потребовал Лютер.
— По святому праву брачных уз с твоей старшей дочерью! Монтвиль перейдет ко мне после твоей смерти. И я не хочу ждать!
— Щенок! — презрительно рассмеялся Лютер. — У тебя нет никаких прав. Мой сын Роуланд станет хозяином Монтвиля. А ты — никогда!
— Он внебрачный! Ты не можешь обойти законную дочь!
— Могу! — закричал Лютер. — Я специально воспитал его, чтобы он занял мое место. Так и будет!
— Тогда я вызываю твоего ублюдка!
Роуланд нетерпеливо слушал этот диалог. Он жаждал боя. Отчаяние, которое охватило его после бегства Бригитты, переросло в ярость. И здесь он мог выместить ее.
Но у Лютера были другие намерения. Он схватил Роуланда за плечо, удерживая его.
— Лорд шакалов! — бросил Лютер Торстону. — Мой сын не опустится до поединка с таким, как ты. Он не тратит свое искусство на крестьян.
— Трусы! — взорвался Торстон. — Прячьтесь за своими стенами! Но все-таки вы встретитесь со мной лицом к лицу!
И рыцари поскакали обратно к своей армии, выстроившейся на поле перед Монтвилем. Роуланд проводил их взглядом, а потом в гневе повернулся к Лютеру.
— Почему? Я бы быстро разделался с ним.
— О да! — хитро сказал Лютер. — Конечно. В честном поединке. Но подумай, Роуланд. Торстон приезжал ко мне, когда был моложе. Он всегда отличался ленью и не хотел учиться. Более жалкого рыцаря эти стены не видели никогда. Подумай, какой у него шанс против тебя или меня? И Торстон прекрасно понимает, что он не сможет победить. Однако бросает вызов. Почему? Похоже, у него есть какой-то грязный план, обеспечивающий победу.
— Так, значит, ты собираешься прятаться за этими стенами?
— Конечно, нет! — взревел Лютер. — Он, может, и намерен избежать войны, убив меня, но он получит войну. Битва будет на поле, но тогда, когда я захочу.
— А тем временем ты позволишь ему разрушать Монтвиль? — спросил Роуланд, видя, как у людей Торстона появились в руках зажженные факелы, с которыми они направились к деревне.
Глаза Лютера сверкнули, когда он посмотрел туда же, куда и Роуланд.
— Ублюдок! — зарычал он. — Мы немедленно кончим с этим делом!
Роуланд попытался остановить его от опрометчивого порыва, но было поздно. Лютер не слышал и не думал, он позволил гневу управлять собой. А это то, чего воин не должен допускать. И у Роуланда не осталось выбора, кроме как последовать за ним. Прекрасные боевые лошади вмиг были оседланы, и Лютер отдал приказ.
Рыцари и солдаты Монтвиля понеслись за ворота, чтобы встретиться с лордом из Мезидона и его людьми.
Тем временем Роуланд повел половину защитников Монтвиля за теми, которые ушли с факелами. Но деревня уже пылала. Рушились крыши в облаках черного дыма и языках оранжевого пламени. Люди Торстона заключили имение в огненный круг и присоединились к своим соратникам. Роуланд бросился за ними.
Когда он достиг поля битвы, кровь застыла в жилах при виде побоища. А затем им овладел ужас и пронзила небывалая боль, когда он увидел падающего Лютера. Это случилось прежде, чем Роуланд добрался до него. Он увидел, что их обманули. Еще тридцать всадников выскочили из-за южного холма и напали на Лютера и его людей. Старый испытанный трюк сработал. Лютер повержен. Они терпят поражение. Роуланд больше не рассуждал. Как и Лютер, отдавшийся порыву души, Роуланд, не помня себя, врезался в гущу битвы вместе с двадцатью воинами. Он разбил фланг, рубя мечом налево и направо, пока не добрался до центра. Там он нашел Лютера, пронзенного мечом Торстона.
Лорд Торстон из Мезидона застыл, когда посмотрел в глаза Роуланда. В них он увидел свою смерть. Хан двинулся на него, и кровавый меч Роуланда завис над Торстоном. Он был в ловушке, ему не убежать. От гневного крика Роуланда стыла кровь в жилах.
Торстон дрался дико, но скоро был убит. Роуланд, вынув меч из тела врага, почувствовал, как нож вонзился ему в спину. Глаза Роуланда расширились, будто от удивления, но реакция была мгновенной — он рубанул мечом назад, через голову. Ударил кого-то, не зная — кого. Слишком больно повернуться и посмотреть, потому что в спине все еще что-то торчало. Шум битвы звенел в ушах. Роуланд почти ничего не видел, кроме того, что Лютер, сильный непобедимый Лютер, получил еще один удар мечом.
Какая-то лошадь наскочила на Хана, и Роуланд упал, сильно ударившись о землю, и боль стала нестерпимой. После этого он ничего не слышал.
***
— Он мертв! — воскликнула Хедда, когда два рыцаря внесли Роуланда в зал. — Наконец-то!
Гай посмотрел на нее, указав жестом, куда положить Роуланда. А потом велел рыцарям уйти и, повернувшись к ней, холодно сказал:
— Он не мертв, леди Хедда. Пока нет.
От разочарования ее глаза округлились.
— Но он умрет?
Надежда в ее голосе возмутила Гая, и он позволил себе забыть о том, кто она.
— Вон отсюда! Вы потеряли мужа! Неужели у вас нет слез?
Хедда сверкнула глазами.
— Я пролью слезы над своим мужем, когда этот ублюдок умрет. Ему давно пора умереть. Собственная лошадь должна была убить его. Я была так в этом уверена. И тогда бы все кончилось.
— Леди? — вопросительно произнес Гай, боясь закончить вопрос.
Она отступила, качая головой.
— Я ничего не говорила. Это не я.
И Хедда побежала к Лютеру. Его тело лежало на полу. Она бросилась на него, и ее погребальные вопли огласили зал. Но Гай понимал, что это фальшивые слезы.
— Значит, я ошибался насчет Роджера.
— Ты слышал? — спросил он Роуланда.
— Слышал.
Гай опустился на колени рядом с другом и с горечью сказал:
— Ты ошибся насчет Роджера в тот раз. Но только в тот. Ты лежишь сейчас из-за него.
Роуланд хотел привстать, но с гримасой боли упал обратно.
— Рана серьезная?
— Тяжелая, — признался Гай. — Но ты сильный.
— Лютер тоже был сильным. — И кровавая сцена снова возникла перед его взором. — Как Лютер?
— Прости, Роуланд. Он мертв.
Роуланд закрыл глаза. Конечно. Он это знал, когда увидел, как Лютер упал. Лютер. Не его отец. Но в то же время — отец. Узы, которые связали их за много лет, сделали его отцом, как правильно говорила Бригитта. И эта связь оказалась сильнее, чем полагал Роуланд. Его охватила такая боль, которой он никак не мог ожидать.
