Сабрина кивнула, с опасением глядя на кружочек ваты, который неумолимо приближался к ней.
– Открой рот.
Говорила доктор таким спокойным голосом, как будто вообще ничего не происходило. Невозможно было ей перечить.
Сабрина чуть опустила нижнюю губу так, чтобы док могла зажать ватой место укуса, которое было красным от крови. Доктор знала, что девушка может дернуться, когда почувствует ожог, поэтому придерживала ее лицо другой рукой. Сабрина не вздрогнула, когда ураган внезапной острой боли пронзил ее, лишь распахнула глаза и уставилась на женщину. Та тоже смотрела девушке прямо в глаза. Несколько сверху вниз, так как была выше Сабрины чуть ли не на голову. Они стояли настолько близко друг к другу, что теперь Сабрина могла без труда рассмотреть каждую черточку лица молодой женщины. Совершенно обыкновенного размера серые глаза, но из-за из их пронзительного выражения, из-за того, что они были единственно живыми во всем ее облике, они казались огромными. Ровные, слегка изогнутые брови, высокий открытый лоб, мягкая линия губ, темно-каштановые волосы, дорогие изысканные сережки в ушах, таинственного поблескивающие в лунном свете. Ничего необыкновенного. Почему же тогда Сабрина готова была стоять так еще очень и очень долго. Доктор видела, как взгляд девушки скользил по ее лицу, видела и читала в ее глазах все, что та в этот момент думала. Но не показывала ни единого признака обеспокоенности. Только отстраненный интерес, или даже… Сабрина так и не поняла, что именно. Понимание?
Губа Сабрины давно перестала жечь, и необходимости держать там вату с кислотой уже не было, но они продолжали стоять, глядя друг другу в глаза в обволакивающем бархатном сиянии луны. Доктор опустила руки, оставив ватный диск во рту пациентки.
– Как тебя зовут? – спросила Сабрина, отнимая его от губы, чтобы рассмотреть.
– Франсуаза, – ответила док.
– Франсуаза Пейдж, – Сабрина попробовала на вкус, как эти два слова сочетаются друг с другом.
Они сочетались прекрасно. В том числе и потому, что губа на самом деле перестала саднить. И облизывать ее, пробуя на вкус что-угодно, было совсем не больно. Потом они сидели и пили чай и разговаривали, но совсем не долго. Потому что доктору надо было идти отдыхать.
Но это не испортило впечатления от необыкновенной ночи.
***
Сабрина стала чаще гулять по ночам. Это было время доктора Пейдж. Так она могла ее встретить. Потому что днем Франсуаза будто бы проваливалась сквозь землю. А в клинике она была единственным человеком, который вызывал в девушке подобные чувства. Даже не человеком. Сабрина совершенно не воспринимала доктора как существо из плоти и крови. Скорее наоборот, как нечто совершенно прекрасное, случайно заключенное в образ человека.
Девушка испытывала к доктору влечение. Но оно не было сексуальным. Совсем нет. Еще в детстве Сабрине встречались люди, довольно часто, на которых она смотрела с раскрытым ртом и сияющими глазами. И от разрывающего сердца восхищения и нежности на глаза наворачивались слезы. Это чувство было выше влюбленности или любви в человеческом понимании. Оно было абсолютно бескорыстно. Оно дарило легкость, ощущение полета и головокружения. Будто бы ты вступаешь в круг, где нет времени и притяжения. И этот свет можно было нести с собою вечно. Тебе хотелось быть рядом с таким человеком, но и без него тебе было хорошо. Тебе хотелось делиться с ним самым лучшим, что было в твоей жизни, но не было ни боли, ни обиды, если вдруг тебя не замечали и проходили мимо. Хотя в большинстве случаев такие чувства Сабрины были взаимны. Не могли быть невзаимными. Никто не отказывается от безусловной любви.
Вот и сейчас девушка узнала это волшебное состояние, когда тебе абсолютно все равно, ничто тебя не ранит, и ты любишь, просто любишь, и в этом самое настоящее и естественное счастье. Поэтому, когда в клинике наступало время ночного отдыха, Сабрина выходила из своей комнаты и отправлялась на прогулку. Бесцельную и приятную. В холле на втором этаже стоял рояль. И этой ночью впервые за все дни своего пребывания в клинике Сабрина увидела его в глубине холла. Девушка подошла к инструменту, села за него, бесшумно открыла крышку и опустила руки на клавиши. Когда-то давно Мэг учила ее играть Лунную Сонату. Какая ирония. В окна опять светила луна, оставляя яркие длинные трапеции на отсвечивающем янтарем паркете. Сабрина прекрасно помнила начало произведения.
Стараясь звучать как можно мягче, она принялась играть. Там, где в пятом такте начиналась основная мелодия с ноты соль в диезе, ей всегда помогала Мэг, так как растяжки пальцев Сабрины не хватало, чтобы достать черную клавишу мизинцем. Но сейчас Мэг не было рядом, и девушка споткнулась на этом моменте. Несколько раз она пыталась помочь себе левой рукой, но у нее ничего не выходило. Тогда Сабрина решила играть, как умеет. В ее голове эта мелодия звучала все равно ярче, чем в действительности. Она начала с самого начала. Приятно было хоть первые четыре такта сыграть как настоящая пианистка. Но вдруг, когда она дошла до того самого момента, где ей требовалась помощь, она увидела, как на клавиши рядом с ней опустилась чья-то рука, которая прекрасно знала, что требуется делать. И мелодия полилась дальше. Сабрина не дышала. Она уже знала, кто помогал ей. Девушка играла свою партию, как завороженная, не отрывая взгляда от знакомой женской руки. Франсуаза мягко и уверенно, так будто бы делала это каждый день, играла вместе с ней.
На середине второй страницы, которые отчетливо стояли у нее перед глазами, Сабрина перестала играть и подняла глаза на доктора:
– Добрый вечер, – улыбнулась она, слегка поворачиваясь из стороны в сторону на вращающемся лакированном табурете, ни на секунду не переставая смотреть на женщину. – Ты умеешь играть на фортепьяно?
– Да, – ответила Франсуаза, также улыбаясь. Она уловила нотки невинного флирта в позе Сабрины.
– Мой идеал женщины! – проговорила Сабрина, беря доктора за руку и усаживая к себе на колени.
Та обняла девушку за плечи, чтобы удерживать равновесие. Доктор чувствовала себя несколько неловко, но любопытство и ощущение полного доверия к Сабрине перевешивали.
– Я слышала, ты не ладишь с сестрой МакКонелл, – сказала Франсуаза.
– С Бриджит? – уточнила Сабрина. – Вовсе нет. Мне просто интересно, могут ли ее налаченные кудри, – и девушка изобразила их круговым движением кисти в воздухе, – когда-нибудь шевелиться. Такое ощущение, что это металлический шлем у нее на голове, а не волосы.
