— В ту минуту, когда мы приземлимся в Великобритании, мы регистрируемся в отеле и трахаем друг друга до усрачки. Я все еще должен тебя наказать за то, что ты набросилась на задницы этих арийских братьев.
Я облизываю губы и оборачиваюсь, слегка касаясь зубами его подбородка.
— Тебе нравятся опасные, не так ли, Делавэр?
— Да. А что может быть опаснее Кокберн?
***
Он засыпает в крошечном узком кресле, и я часами просто смотрю на него. Я так люблю его, я чувствую тяжесть этой любви на своем теле. Клянусь, я как будто беременна чувствами.
Во многом, он единственное, что удерживало меня в здравом уме. За последние три недели меня похитили, бросили в подвал, я соблазнила своего похитителя, сбежала с ним, влюбилась в него и убила двух человек. И я знаю, что Нейт убил еще как минимум шестерых в доме Годфри.
Это не шутка. Это кровавая баня. Годфри сказал, что у Кэмдена есть ответ на вопрос об исчезновении Престона. Жгучий вопрос: действительно ли он держит Престона? Старая Прескотт не стала бы рисковать. Она отправится в Вальехо перед тем, как сесть в самолет, к черту последствия, чтобы сделать все возможное, чтобы найти своего брата. Но я больше не прежняя Прескотт. Натаниэль Вела изменил меня. Он изменил мои приоритеты. Он изменил мое сердце.
Что удерживает меня в здравом уме, так это осознание того, что мы делаем правильно.
Я убила Себастьяна, Годфри, а теперь собираюсь убить Кэмдена, потому что они не заслуживают жизни. Они забрали у меня жизнь. Не только в духовном смысле. Они буквально разорвали меня вешалкой, засунули ее глубоко внутрь и вырвали жизнь, которую я держала. Жизнь, которую они сами в меня вложили.
Око за око. Жизнь за жизнь.
Мы приземляемся в Хитроу, нас встречает легкий лондонский холодок. Этого достаточно, чтобы заставить меня содрогнуться в моем рваном красном мини-платье. Нейт, проснувшийся после восьми часов сна, замечает это и натягивает свою толстовку — грязную от всего, через что мы прошли — через голову и предлагает ее мне, а затем обнимает меня рукой.
Мы стоим на таможне сорок минут, прежде чем нас выпустят, но когда они это сделают — когда мы пройдем через эти раздвижные стеклянные двери, пройдем мимо магазинов Duty Free, пройдем мимо места встречи, где десятки людей ждут за барьерами, сжимая воздушные шары и цветы и вывески с именами, которых мы не знаем, — мы смеемся. Счастливый, радостный смех. Мы сделали это. Взявшись за руки, наши груди гремят. Симфония блаженства. Мы свободны.
Больше не на территории США.
Арийского Братства больше нет.
ФБР больше нет.
Нет больше Себастьяна Годдарда.
Годфри Арчера больше нет.
Мои пальцы впиваются ему в спину для еще одного благодарного объятия. Среди всего хаоса в аэропорту, происходящего вокруг нас, он останавливается, поворачивается ко мне лицом, берет мои руки в свои и выравнивает эти медовые коричневые тона на моих.
— Моя вина, моя неудача не в моих страстях, а в том, что я не контролирую их, — говорит он, повторяя слова из своего дневника. Слова его первой татуировки. Слова, которых он так сильно хотел коснуться. — Спасибо, что помогла мне найти мою страсть, Кокберн. Моя страсть, как оказалось, это ты.
НЕЙТ
Кэмдена Арчера было нетрудно найти.
Он был во всех новостях, давая интервью о смерти своего отца. Он сказал, что умер во сне, вероятно, потому, что не хотел говорить миру ужасную, отвратительную правду. Теперь Кэмден официально является наследником бизнеса своего отца, и меньше всего он хочет, чтобы люди узнали, что произошло в доме его отца в ночь, когда Горошек забрала его жизнь.
Долгожданная свадьба Арчера с леди Хилари Томпсон (Вы можете поверить в это дерьмо? Парень, который постоянно насиловал мою девушку, женится на женщине ) закончилась. Я бы сказал, что мне жаль его, но правда в том, что я не могу дождаться встречи с ним, чтобы он мог узнать мой кулак.
Одно можно сказать наверняка — Кэмден Арчер знает, что мы убили его старика и что мы идем за ним. Его смерть не будет такой легкой, как смерть Себастьяна, или такой удачливой, как смерть Годфри. Нам нужно больше. Больше ресурсов, больше планирования, больше удачи. Еще чертовски всего.
Согласно новостям, Кэмден вылетел в Калифорнию, чтобы заняться организацией похорон своего отца, и вернется в следующую пятницу. Мы разработали для него план. Он вернется в дом своего отца в Кенте, думая, что мы будем ждать его возле его квартиры на Марбл Арч в Лондоне.
Но он ошибется. Мы будем ждать в Кенте. На этот раз с настоящим оружием и подробной стратегией, как его победить.
Пока мы ждем его возвращения в Англию, у нас есть время на отдых. Последние четыре дня были не чем иным, как гребаным раем.
Как только мы приземлились в Лондоне, мы с Горошком поселились в Piccadilly Backpackers, общежитии в центре английской столицы. Мы делили общие душевые и туалеты с выпускниками средних школ со всей Европы и Австралии и спим на одном уровне на двухъярусной кровати, свернувшись клубочком друг к другу, как сардины. Мы едим чипсы Kettle на завтрак, обед и ужин и пьем пинты Гиннесса в Дублинском замке в Камден-Тауне. В какой-то момент мы даже решили разориться и потратить несколько фунтов, чтобы попасть в Музыкальную комнату и послушать выступление местной инди-группы.
Группа дерьмовая, но нам все равно. Целуемся на деревянной скамейке все время. Мои руки скользят в ее новую юбку Primark (она заставила нас пройти весь путь до Тутинга Бродвея, потому что не хотела посещать Primark в Мраморной арке. Это слишком напоминает ей Кэмдена). Я перебираю ее через промокшие трусики спереди куча пьяных людей, которых мы не знаем. Заглушая ее стоны на моих губах. Заставляю ее кончить против моего гребаного кулака.
Мы идем в Музей мадам Тюссо, и я фотографирую, как она обнимает яйца Дэвида Бекхэма, а она фотографирует, как я притворяюсь, что трахаюсь с Кайли Миноуг сзади.
Впоследствии нас выгоняют из музея мадам Тюссо, но мы так сильно смеемся, спотыкаясь, что у нас болит пресс. Это определенно стоит удара по запястью.
Мы пробираемся в автобусы и стоим два гребаных часа в капсуле «Лондонского глаза» рядом с японской парой, которая яростно ругается, и их ребенком, который размазывает сопли по всему стеклу.
Ночью я обнимаю ее так близко, что мое сердце расширяется, заполняя каждый дюйм моего тела. Я занимаюсь с ней любовью и ненавижу ее, потому что иногда лучший вид секса — это злобное дерьмо, которое ты просто хочешь выкинуть из своей системы.
Но в Лондоне Прескотт не просит Бита. Она просит Нейта. Впервые в жизни я копаюсь внутри себя, пытаясь найти, кто он. Как бы он вел себя в постели с любимой женщиной.
Оказывается, я могу быть нежным маленьким засранцем. Не ванильным, я все еще люблю покусывать, щипать и дергать ее соски и клитор, пока она не оттолкнет меня плечом и не вывернется, но Прескотт знакомит меня с чем-то под названием "секс в отношениях".
— По сути, это ленивый трах, — она трется о меня сверху в стиле наездницы, кладя пальцы на свои губы, целуя их, а затем прикасаясь ими к моим. Она двигается неторопливо, и я наслаждаюсь своим видом с расслабленной ухмылкой на губах. — Так люди трахаются, когда за ними не гонится весь чертов мир, — подмигивает она.
— Хм, — я провожу руками вверх и вниз по ее телу, потирая ее соски большими пальцами, прежде чем двигаться вниз, чтобы провести пальцем по ее набухшему клитору. — Я не знаком с этой концепцией, и, честно говоря, меня это не волнует. Какого хрена мне делать со своей жизнью, если никто не охотится за моей задницей?
— Живи этим, — выдыхает она, наслаждаясь моим прикосновением к своей коже. Я щипаю ее клитор и кусаю ее запястье. — Наслаждайся этим.
— Мне это нравится, — я сосу ее пальцы. Мы слышим, как итальянки в соседней комнате хихикают. Они уже несколько дней подслушивают, как мы занимаемся сексом. — Тебе нравится трахать меня так же, как убивать людей, Кокберн?
