Мое сердце замирает в груди, но я не перестаю подбрасывать мяч, потому что это важно.
— Продолжай играть с мячом, Кокберн, — дразнит меня голос Нейта в моей голове. Держи его в движении.
Мои родители никогда не говорили нам об этом. Но, конечно же, папа знал, когда начал с ним бизнес. . .
— Я взял Кэмдена и вернулся в Лондон. Нам не для чего было оставаться в Штатах после ее смерти. Его воспитывали няни, пока я пыталась двигаться дальше. Твоего отца уволили, и я ничего не мог с этим поделать. Хочешь верь, хочешь нет, но тогда я не преследовал его. Это был телефонный звонок, который все изменил.
Я смотрю в сторону. Смахивая напряжение с глаз. Еще прыгает мяч.
— Телефонный звонок?
Я делаю глубокий вдох, стиснув зубы. Это не может быть правильным. Все это произошло. . .из-за моего отца?
— Помнишь, что я говорил о прощении только один раз? Один шанс, не более. План состоял в том, чтобы погубить твоего отца. Ни ты, ни твой брат. Но когда наши деловые связи стали крепче, и ты встретила Кэмдена, я не смог помешать вам двоим влюбиться друг в друга. Я сказал ему держаться от тебя подальше. Сказал ему, что Берлингтон-Смиты не наши союзники, а наши враги. Он не слушал. Он знал, кто ты, и это его ожесточило.
Поэтому Кэмден сжульничал? Чтобы отомстить мне за его мать? Отомстить за то, что не имело ко мне никакого отношения? Меня трясет, я быстрее перебрасываю стресс-мяч из одной руки в другую, выжимая из него смерть каждый раз, когда он переходит из рук в руки.
Не прекращай двигаться. Его пистолет все еще направлен на тебя, но он привыкает к тому, что твои руки двигаются вокруг.
— Поэтому, когда ты опустошила его банковский счет и сбежала с деньгами, у меня не было выбора, я должен был позаботиться и о тебе тоже.
— А Престон? — Я сжимаю зубы. — Ты что-нибудь сделал с ним? Поэтому он сбежал?
— Сбежал? — Годфри делает напряженный шаг ко мне, мой пистолет теперь всего в нескольких дюймах от моего лица. — Если ты когда-нибудь доберешься до Кэмдена, чего тебе не удастся, я уверен, он сможет рассказать тебе о том, что случилось с маленьким Престоном. Твой брат пришел к нам добровольно.
— Когда? Почему? Где он?
Я даже не уверена, что хочу знать.
Симфония становится громче, скрипки визжат от ужаса.
— Не дай мне испортить все веселье. Это наш грандиозный финал. Ты узнаешь, если выберешься отсюда. Но. . .этого не произойдет, не так ли?
Слезы текут по моим щекам. Я ломаюсь перед ним, потому что это не будет иметь никакого значения. Он скоро умрет. Трубы ревут.
— Это ужасная вещь — отнять жизнь. Ты должна знать. Ты забрала жизнь Себа. Но иногда, — говорит Годфри, наклоняется вперед, прижимает пистолет к моим губам и раздвигает их, пока не кажется, что я сосу ствол. Наши глаза смотрят друг на друга. Так близко. — У нас нет выбора.
Сделай это сейчас, слышу я голос Нейта в своей голове.
Со всей силой втыкаю мячик от стресса прямо в левый глаз Годфри. Он спотыкается и с грохотом падает на пол, больше удивленный, чем обиженный, и пуля выстреливает из пистолета, разрезая матрас. Я вскакиваю на ноги и вырываю пистолет из его пальцев. Это нетрудно сделать, учитывая, что он слаб и лежит на полу, не в силах подняться без трости. Такой слабый. Такой беспокойнный. Такой мертвый.
Оружие для слабаков.
Я засовываю пистолет за пояс нижнего белья и закатываю платье. Идя за ним, я хватаю воротник его гавайской рубашки и оборачиваю сзади вокруг его шеи, завязывая узел у его горла.
Рога. Флейты. Хаос. Война. Симфония жизни и смерти на заднем плане.
Теперь это более личное. Шум, который производит Годфри, невыносим. Задыхаясь и булькая, хватая ртом воздух, он пытается освободиться от рубашки, которая душит его до смерти. Я помню, что Нейт написал в своем дневнике о Фрэнке. Как его задушили по приказу Годфри.
Краснеет.
Я смотрю на песочные часы. Песок заканчивается, и я сжимаю его челюсть свободной рукой, заставляя его взглянуть на песочные часы, которые я так ненавижу.
Время.
Оно представляет все зло в этом мире.
— Это для Нейта, — рычу я, затягивая рубашку потуже, используя всю свою силу, с которой капает пот. Ткань разрезает его розовую и морщинистую кожу, создавая растущее кровавое ожерелье вокруг его горла. Музыка кричит от боли, поглощая крики Годфри о помощи.
Становится фиолетовым.
— Это также для Марсии. Бьюсь об заклад, ей бы очень не хотелось видеть, кем вы с сыном стали.
Посинел и уже не сражался так яростно, как раньше.
— Но знаешь что, Годфри? Больше всего на свете это для меня. Когда я вошла в это место сегодня, в меньшинстве и не в своем уме, я подумала про себя, что ни за что не уйду отсюда целой и невредимой. Но потребность убить тебя была слишком сильна. Теперь я вижу, что Бог — настоящий Бог, а не ты, Годфри, — на моей стороне. Не потому, что я хорошая, а потому, что я честная. Вот почему я лечу в Англию на том самолете, на котором ты собирался улететь сегодня вечером, и убью Кэмдена. Я заберу всех, кто забрал меня, и спасу своего брата. Время слишком дорого для второго шанса, помнишь? Твои слова.
При упоминании имени сына Годфри испускает последний мучительный кашель, прежде чем его тело обмякло. Движимая паранойей и страхом, я продолжаю душить его еще несколько минут для ровного счета. Затем я приложила два пальца к его горлу, проверяя пульс. Ничего. Пришло время выяснить, как мне выбраться отсюда, когда Арийские Братья толпятся снаружи. Я не взяла свой телефон. Он все еще с Нейтом.
Зная о присутствии в комнате мертвого тела, я выглядываю в окно. Я не уверена, сколько из них стоит за дверью этой комнаты, но по крайней мере четверо ходят туда-сюда у входа в дом. Я смотрю вниз, вычисляя высоту. Если я спрыгну вниз, я сломаю ногу. Может быть, руку. Наверное оба. Я не смогу убежать достаточно быстро, чтобы уйти от них. И я понятия не имею, как далеко я должна бежать. Может быть, на мили. Никаких обещаний Нейт застрял рядом.
Хотя я знаю, что он тут. Я знаю своего любовника. Мой мужчина. Мой мир.
Дрожащие пальцы, обтянутые поношенной кожей моего пиджака, хватаются за дверную ручку, намереваясь распахнуть ее, когда слышу выстрел. Потом еще один.
Они исходили не из моего пистолета.
Что за черт?
НЕЙТ
Десять минут спустя, мальчик официально теряет свое дерьмо.
Черт возьми. Я иду внутрь, и если я умру, по крайней мере боль от осознания того, что она не выжила, уйдет. Мертвые не чувствуют. Призраки не могут быть преследуемы.
Я не знаю, как мне удалось продержаться больше секунды, зная, что она может быть в опасности. То, что длилось, наверное, всего десять минут, казалось гребаным веком.
Да, оружие для слабаков, но когда дело доходит до жизни Кокберна, я не смелый. Я киска. Я могу рискнуть собственной жизнью. Взять пистолет, который мы украли у Себастьяна, и разобраться самому. Но Прескотт? Я использую все грязные уловки в книге и вне ее, чтобы убедиться, что она в безопасности.
Я считаю пули в пистолете, прежде чем войти. Шесть патронов.
Шесть. Это значит, что по крайней мере с некоторыми из них мне все равно придется справиться кулаками. Первые двое, кто спустится, — это Арийские Братья, стоящие у входной двери. Я никогда не использовал пистолет, но моя цель хороша. У меня твердые руки и умение делать все, что связано с насилием.
По всей видимости, выстрелы слышали люди из соседних домов. На тупиковой улице Годфри всего два дома, и, судя по тому, что они позволяют банде преступников торчать здесь часами, не вызывая полицию, есть шанс, что у меня будет немного больше времени, чтобы собраться с мыслями. Может быть, в это время года их нет дома, этих богатых ублюдков. Вот чертовски надеюсь.
Я врываюсь в дом, и ко мне бегут еще два придурка с кулаками и ножами.
