— Я приехала, чтобы обратиться к тебе с просьбой, — пояснила леди Бомон, прервав недолгое молчание, во время которого она задумчиво теребила бриллиантовый кулон в форме рога изобилия. Джемма сочувственно заметила, что пальцы распухли от ревматизма. А ведь когда-то свекровь носилась по дому подобно вихрю, и резкий голос, словно удушливый дым, просачивался во все щели. Тогда и морщин было мало, и пальцы послушно двигались.
— Конечно, — повторила Джемма. Вдовствующая герцогиня посмотрела ей прямо в лицо, и глаза оказались точно такими же, как у Элайджи: темными и горячими, словно угли. — Готова выполнить любое желание.
— Я хочу, — медленно, тяжело заговорила свекровь, — нет, настаиваю на том, чтобы вы прекратили супружеские отношения и проводили ночи в разных спальнях. — Трудно было понять, какие чувства в этот момент боролись в душе старой герцогини, но лицо казалось одновременно скорбным и воинственным.
Джемма едва не задохнулась.
— Я…
— Моего мужа прозвали распутный Бомон. Думаю, тебе об этом известно?
Джемма молча кивнула.
— Он умер в момент разврата — в женской сорочке с оборочками, привязанным к кровати, — пояснила леди. В голосе не слышалось ни боли, ни гнева, она хладнокровно излагала факты. — А вокруг суетились несколько женщин в кожаных костюмах: все они секли его плетьми. Очевидно, герой находил удовольствие в том, чего так боятся дети. Характер налицо.
Джемма пробормотала что-то нечленораздельное, пытаясь решить, имеет ли смысл доказывать свекрови, что Элайджа не проявляет интереса к женским сорочкам.
Вдовствующая герцогиня с невозмутимым видом продолжала:
— Он всегда и во всем проявлял жадность. Одной шлюхи ему не хватало, нужно было три-четыре, не меньше. А чего стоило скрывать порок! Приходилось регулярно платить сотни фунтов хозяйке «Дворца Саломеи» — за то, чтобы держала язык за зубами! — Она посмотрела на невестку. — Год я терпела, а потом обратилась к властям и добилась ее ареста. Преступницу раздели и голой прогнали по улицам Лондона, а потом заключили в тюрьму, где она и скончалась спустя несколько месяцев. — В голосе герцогини слышалось откровенное удовлетворение.
— Элайджа не испытывает склонности к подобным увеселениям, — поспешила вставить Джемма, пока свекровь не сказала еще чего-нибудь ужасного.
— Я пыталась воспитать сына добродетельным человеком, — заметила леди Бомон, — но ничего не получилось.
— Неужели? — ошеломленно воскликнула Джемма. Наверное, в целой Англии не нашлось бы ни одного человека, способного усомниться в добродетели молодого герцога. И это при том, что почти никто не знал о существовании стекольного завода и приюта на Кэки-стрит.
Свекровь посмотрела на нее в упор.
— Мне известно, почему ты уехала в Париж. Мальчик унаследовал распутные наклонности отца. Возвращение ради рождения наследника — благородный поступок. В свое время, если бы у меня не было сына, я бы тоже покинула страну.
— Но мужчинам свойственно заводить любовниц, — в отчаянии возразила Джемма, с трудом веря, что защищает мужа после долгих лет лютой ненависти к той, которая разбила и сердце, и судьбу. — В отличие от прежнего герцога Элайджа вовсе не тяготеет к… экзотическим впечатлениям.
Леди Бомон криво усмехнулась:
— Любовница волнует меня ничуть не больше, чем тебя. Дело, однако, в том, что он не потрудился сохранить неверность в тайне, как это делают остальные мужчины, а притащил блудницу на самое видное место. В собственный рабочий кабинет! — Она выпрямилась и спокойно заключила: — Отвратительно. Насколько можно судить, мой муж тоже любил, когда за ним наблюдали.
— Но за Элайджей никто не наблюдал! — выдохнула Джемма. — Он всего лишь пытался доказать, что его вкусы традиционны, а не экстравагантны, как вкусы отца. К тому же, ваша светлость, в то время он был еще чрезвычайно молод. Устроив свидание на глазах у коллег, доказал всем, что не стремится к отклонениям в интимной сфере. Ничего патологического в этом случае не было.
Едва уловимый шорох заставил Джемму поднять глаза. В дверном проеме стоял неправдоподобно спокойный Элайджа.
— Единственное, чего я прошу, — это воздерживаться от супружеской близости, — утомленно подытожила вдовствующая герцогиня. — Если Алджернон Тобьер унаследует герцогство Бомон после того, как нынешний герцог упадет в палате лордов, позора никто не усмотрит. Но если второй Бомон умрет в постели с женщиной, пусть даже и с собственной женой, репутация сохранится на века. Распутные Бомоны войдут в историю.
— Боюсь, не в вашей воле определить час кончины собственного сына, — возразила Джемма дрожащим голосом. Заявление свекрови шокировало ее до такой степени, что она забыла о присутствии Элайджи. — Ну а если судьбе будет угодно, чтобы он оставил этот мир в момент наслаждения, в моей постели, я восприму высший промысел как утешение.
— Ты молода и глупа, — печально изрекла свекровь. — Мы, герцогини, живем долго. Мой супруг спрятался от стыда в могилу, а меня бросил на растерзание сплетникам. Отвечать за фиаско пришлось сыну. Ну а теперь сын превратит тебя в такое же посмешище, каким сделал меня его бессовестный отец.
— Мне волноваться о судьбе сына не приходится, потому что детей у меня нет, — парировала Джемма. Гнев уже мешал ей думать и говорить.
Наконец Элайджа переступил порог. Невозмутимо подошел к матери и склонился над рукой, которую та высокомерно протянула.
— Полагаю, ты слышал разговор, — заметила вдовствующая герцогиня каменным тоном.
— Я понимаю собственные обязательства несколько иначе, чем они видятся вам, матушка, — произнес герцог, усаживаясь на диван рядом с Джеммой. — Мы с супругой намерены родить наследника.
— Умоляю, не делайте этого, — настойчиво повторила леди.
Однако теперь, глядя в глаза сына, она уже не находила сил изображать холодную непреклонность. Джемма заметила перемену настроения, и гнев тут же улетучился.
— Элайджа значительно крепче отца, — обратилась она к герцогине, понимая всю глубину и необъятность материнского горя. — К тому же нам довелось узнать, что в Бирмингеме работает весьма успешный доктор, которому удалось создать новое лекарство. Мы…
Элайджа накрыл ее ладонь своей, и она замолчала.
— Мне бы чрезвычайно не хотелось предоставить вам даже малейший повод для стыда, — заметил он.
Распухшие пальцы вдовствующей герцогини яростно сжали бриллиантовую подвеску.
— Я не могу здесь оставаться. Нет, не могу. Немедленно возвращаюсь в Абердин. — Она поднялась.
— Ни в коем случае, — убеждено возразила Джемма. — Отдохните у нас, проведите в покое хотя бы ночь.
