Юнис встала и отправилась в ванную комнату, чтобы умыться. Шум льющейся из крана воды немного успокоил ее, разгоняя мрачную тишину дома, похожую на гнетущее безмолвие склепа.
Мужчина стоял у камина. Хотя на дворе был август, в камине трещали дрова, и пламя отбрасывало пляшущие, трепещущие тени на обитые гобеленом стены. Мужчина был высок, черноволос, с высоким умным лбом и тонким аскетическим ртом. Он стоял сцепив за спиной руки и прищурив глаза в глубокой сосредоточенности. Казалось, он даже не замечает полного лысого маленького человечка, сидевшего в кресле и пыхтевшего своей пеньковой трубкой.
— Если ты так и будешь продолжать сердито хмуриться на этот огонь, это все равно тебе ничем не поможет, Питер, старина, — вытащив трубку изо рта, насмешливо произнес человечек.
Мужчина у камина повернулся к нему:
— Я знаю это так же хорошо, как и ты, Армистид. — Его голос звенел от скрытого напряжения. — Я тоже юрист, хотя у меня нет такой практики, как у тебя, фантастического дома на Риджентс-парк и летнего домика в Нотс. Я прекрасно знаю, что завещание моего отца не может быть нарушено, знаю, что ты — его исполнитель. Но я сомневаюсь, что отправлюсь жить в этот страшный дом в богом забытых вересковых пустошах.
— Ты будешь лишен наследства, если откажешься это сделать, Питер. Допускаю, завещание твоего отца довольно странное, но Джон Хендон был абсолютно в своем уме и здравой памяти, когда я составлял его как раз за год до его смерти.
— Но почему? — Питер Хендон медленно подошел к своему гостю. — Почему он оставил такое завещание? Я спрашивал себя об этом уже тысячу раз. Ты знаешь, что я его единственный наследник. Если бы нашлись другие, я не был бы так озадачен. Можно было бы сказать, что ему хочется испытать каждого из своих сыновей. Но в данной ситуации я не вижу в нем никакой логики. Мне было двадцать пять, когда он умер, и все это время тебе приходится держать для меня этот ужасный дом и тридцать тысяч фунтов, и я не могу получить ни того ни другого, пока не женюсь до тридцати лет и не привезу свою новобрачную в это заброшенное место, этот замок эпохи Кромвеля, стоящий там как командир скал и пещер за его спиной — ни одной живой души на мили вокруг.
Лоренс Армистид фыркнул и отложил пеньковую трубку на стеклянный поднос стоявшего рядом с его креслом столика.
— Твой отец, Питер, прожил там лучшую часть своей жизни. Есть люди, которые предпочитают уединение в сельской местности шумной жизни в Лондоне.
— Да, без сомнения, — резко ответил Питер Хендон, нервно сжимая и разжимая тонкие длинные пальцы. — Но я не из них. Я провел там детство и до сих пор вспоминаю, как там уныло и жутко.
— Но, Питер, согласись, тогда все было не так уж и плохо. За тобой присматривала эта гувернантка, которую отец нанял после смерти твоей матери. Кстати, Джон был очень высокого мнения о ней. Тебя отправили в пансион, когда тебе исполнилось десять лет. Потом были Итон и Школа права в Оксфорде. Сейчас в Англии полно парней, которые с радостью отдали бы десяток лет жизни за возможность получить такое образование, как у тебя.
Питер Хендон пожал плечами:
— Конечно, мне грех жаловаться, Армистид. Я говорю это только потому, что мне наплевать на этот ужасный дом, больше похожий на крепость среди бескрайних вересковых пустошей. Скорее всего, он уже весь развалился, но я только буду рад этому.
Лоренс Армистид покачал головой:
— Совсем наоборот, Питер. Как тебе известно, твой отец снял лет десять назад квартиру в Лондоне. Но за несколько лет до смерти он вернулся в дом, нанял вести хозяйство смотрителя и кухарку семейную пару, Уильяма и Марту Дженнингс. Это Дженнингс нашел его мертвым и прибежал в деревню, чтобы позвонить мне. Ты ездил на похороны. Разве дом был тогда обветшалый?
— Нет, наверное. Но я с удовольствием отдал бы его тебе.
Лоренс Армистид хихикнул:
— Однако, как исполнитель воли твоего отца, я видел поместье и в мои обязанности входит платить жалованье Дженнингсам. Они до сих пор живут там и поддерживают дом в полном порядке. По завещанию Джон оставил им небольшое наследство, но при условии, что они проведут остаток жизни в доме. Они так и сделали, Питер. Так что за тобой и твоей женой будет кому присматривать там.
— Это уже другой вопрос, Армистид, — заметил Питер, поморщившись от досады. — Пока я не расположен жениться. Да и женщины меня мало интересуют.
Полный адвокат кивнул, и выражение его лица немного смягчилось.
— Я не могу упрекать тебя, Питер. Полагаю, на твоем месте я тоже испытывал бы неприязнь к любой особе женского пола, достигшей брачного возраста, если бы мне навязывали женитьбу. Только, по-моему, ты гораздо циничнее, чем большинство красивых молодых людей. Ты смотришь на дочь и представляешь, как лет через пятнадцать она станет точной копией своей мегеры-матери. Это ужасное разочарование, вероятно. Хотя не скажу, что в этом ты не прав.
— Возможно, если бы я стал таким адвокатом, как ты, который только готовит дела к судебному разбирательству, а не барристером[3], все было бы совсем иначе.
— Скорее всего, Питер. Кажется, твоим первым выигранным делом было то, что слушалось в выездном суде присяжных? Ах да, вспомнил — красивую молодую женщину обвиняли в отравлении бывшего мужа. Он вроде бы надоедал ей просьбами о деньгах, а потом поведал ее новому жениху о всех ее женских недостатках, так?
Питер Хендон коротко кивнул, отвернулся и вновь уставился на огонь.
— Это дело дало тебе отличный старт, я бы сказал. Газеты взахлеб писали о твоей прекрасной защите. А как эта леди? Она была тебе благодарна?
Питер Хендон повернулся и сердито посмотрел на него:
— Хватит об этом, Армистид. К тому же она была невиновна. Против нее были только косвенные улики. А ее муж действительно совершил самоубийство, но хотел погубить и ее, потому что ненавидел. Не очень оригинальный план. Я раньше читал о подобном. Это дало мне подозрения, на которых я и строил защиту.
— Да, я вспомнил, ты говорил мне об этом. Ты всегда был жадным читателем, глотавшим книги одну за другой. Наверное, Питер, ты слишком идеалистичен для нашего времени — вот что держит тебя в холостяках.
— Моя работа — вот что я люблю больше всего, и меня совсем не влечет к браку.
— Все это хорошо, но у тебя осталось только одиннадцать коротеньких месяцев, чтобы отложить в сторонку свое женоненавистничество и выполнить условия завещания твоего отца. Если не хочешь, чтобы тридцать тысяч фунтов и дом ушли на благотворительность. Учитывая сегодняшнюю дороговизну жизни, я не думаю, что ты захочешь повернуться спиной; по крайней мере к деньгам. Что касается дома, завещание не ставит никаких требований о продолжительности твоего пребывания там. Так что, чтобы соблюсти формальности, тебе с женой нужно будет провести там хотя бы сутки, и я, как исполнитель воли твоего отца, признаю, что ты выполнил все условия.
