Молодая женщина прижала его к себе, погладила по спинке и попыталась убаюкать, но все было напрасно.
– Тебе приснился страшный сон, мой мальчик?
Она запнулась, потому что кошмаром для него стала реальность. Он потерял мать, его оставили на попечение какой-то чужой тети, привезли в незнакомое место.
Софи сменила подгузник, но малыш продолжал капризничать. Она измерила ему температуру, проверила, нет ли сыпи на теле…
Женщина терялась в догадках. Точно так же было прошлой ночью. И позапрошлой. Может, у него режутся зубки?
Софи взглянула на часы – одиннадцать часов. Она попыталась поиграть с Гарри в Лошадку, чтобы отвлечь, стала петь колыбельные песни, расхаживая с ним по комнате взад-вперед. Ничто не помогало. Малыш не переставал кричать.
В конце концов Софи усадила его на большой двуспальной кровати и погладила по головке. Она не знала, что ей делать, как помочь Гарри.
Софи заломила руки. Она недостойна быть матерью – ей это известно уже семь лет.
Разве сможет она загладить свою вину?
Собственно, именно этим она сейчас и занимается. В свое время Софи совершила ужасную ошибку, сделав аборт, но она добьется хорошей жизни для ребенка Эмми.
Личико Гарри с красными щечками было страдальческим, и горло ее сжалось. Она заслужила все это. Но не он.
Господи! Сегодня вечером она не давала ему бутылочку.
– Ты голоден, Гарри?
Взяв малыша на руки, Софи заторопилась на кухню. Там она подогрела молоко, достала банку с шоколадным кремом.
Гарри отказался и от того, и от другого.
Она попыталась дать ему бутылочку на том же диване, на котором он лежал днем, надеясь, что у него возникнет ощущение чего-то знакомого.
Ничего не помогало.
Глотая слезы, Софи принялась расхаживать с ним по холлу.
– О, Гарри, тетя Софи очень хочет помочь тебе. Она сделает все, чтобы тебе было хорошо.
Малыш продолжал плакать. Его крики разрывали ее сердце. Она – существо беспомощное, жалкое и бесполезное.
– Что с ним происходит? Он болен?
– Не думаю. – Софи не смогла сдержать дрожь в голосе. – У него нет температуры, никакой сыпи или чего-то подобного.
Лайам сделал шаг, затем другой, засунув руки в задние карманы джинсов. Он явно не ложился спать.
– И давно он так кричит?
– А который сейчас час?
– Только что пробило двенадцать.
Софи подавила вздох:
– Почти час.
– Час?! – Остановившись перед ней, Лайам расправил плечи. Она в очередной раз ощутила, какой он… огромный. – С ним что-то не так. – Он направился в дальний конец холла. – Я сейчас вызову доктора.
– Нет. – Софи покачала головой. На плечи ей, казалось, давил неимоверный груз.
Он резко повернулся к ней:
– Целый час! Это…
– Это ничего. Прошлой ночью он проплакал четыре часа. Потом на три часа прервался, а затем снова плакал – два часа.
Лайам явно был потрясен:
– Ты пыталась его накормить?
Ее охватило безысходное отчаяние.
– А как ты думаешь?! – вскричала Софи. – Я сделала все, что можно! – Она протянула ему Гарри. – Попробуй успокоить его.
Лайам попятился:
– Он не знает меня, я могу испугать его.
– Он знает меня всего лишь два дня! – Гарри заплакал еще громче. Софи прижала его к себе. – О, Гарри, прости свою тетю Софи. Она не хотела тебя напугать.
Гарри изо всех сил вырывался. Сердце Софи щемило. Малыш не хочет, чтобы она прикасалась к нему. Он понял, кто она такая. Какое еще доказательство ей нужно? Как мать она не стоит ничего!
В глазах Софи стало темнеть. Но вдруг Лайам сделал шаг вперед и взял у нее ребенка. И неожиданно она снова смогла дышать.
Гарри не перестал плакать, но его рыдания больше не терзали ее грудь и не звенели оглушительно в ушах. Она опустилась в ближайшее кресло – кресло Лайама – и стала смотреть на мужчину и ребенка.
Лайам не знал, что ему делать с орущим комочком, который извивался в его руках. Он взял малыша лишь потому, что больше не мог смотреть на лицо Софи. Она выглядела так, будто вот-вот упадет в обморок. А если прошлой ночью это продолжалось несколько часов…
Он не жалел о том, что постарался облегчить ее ношу, но теперь, когда ребенок был у него, растерялся.
Софи улыбнулась. И Лайам счел это чудом, если учесть ее крайнюю усталость и беспокойство за малыша – не говоря уже о том, как она была расстроена, узнав о смерти Лукаса.
– У тебя очень скоро устанут руки, если ты будешь так держать Гарри, – заметила она.
Его руки были вытянуты. Гарри болтался в воздухе. Лайам осторожно прижал ребенка к груди. Тот продолжал орать. Точно так же, как и у Софи, Гарри старался вывернуться из рук Лайама. Невероятно, сколько сил в этом маленьком тельце!
Лайам сел на середину дивана. Со всех сторон его теперь окружали мягкие подушки.
Он попытался покачать Гарри на колене. Малыш не унимался. Неужели Софи выдерживала это в течение нескольких часов? Он держит своего племянника меньше чем две минуты и…
Словно почувствовав его беспомощность, Софи подняла с пола игрушку и опустилась на колени перед ним и Гарри.
– Эй, Гарри, – ласково позвала она, показав малышу Лошадку. Лошадка «проскакала» с одного конца дивана на другой, потанцевала возле ножек малыша, а заодно и на ногах Лайама. Ему это показалось странно интимным. – Лошадка не любит, когда ты плачешь.
Гарри не умолк, однако перестал вырываться, а потом, нагнувшись, схватил мягкую Лошадку и уткнулся в нее личиком. В груди Лайама все перевернулось. Бедный малыш! Он устал, он чувствует себя не в своей тарелке, но как ему помочь?
– Это очень трогательно, да? – прошептала Софи.
Когда теплое тельце племянника прижалось к его груди, Лайам только кивнул в ответ.
Софи сглотнула, глаза ее подозрительно блеснули.
– Я использовала все, чтобы успокоить Гарри: его игрушки, его бутылочку. Я ходила с ним туда-сюда, сменила ему подгузник, переодела, пробовала убаюкать, строила глупые рожицы, говорила дурацкими голосами, пыталась соблазнить шоколадным кремом. Что еще можно сделать?
– Ты пыталась петь?
– Да. Колыбельные песни… О, Гарри… Ты знаешь, что твоя бабушка, Дана, обычно пела, когда хотела меня успокоить?
Гарри перевел дыхание и снова заорал. Неужели ребенок способен плакать так долго?
– Твоя бабушка Дана пела песни «АББА» – для меня и твоей мамы.
При слове «АББА» Гарри умолк. Софи от изумления открыла рот. Лайам уставился на Гарри. Лицо малыша снова скорчилось.
– Пой песню «АББА», – приказал Лайам.
И Софи начала петь «Мамма миа!». Гарри перестал плакать.
Песня подошла к концу. Ребенок молчал. Софи смотрела то на мальчика, то на Лайама широко раскрытыми глазами, а потом улыбнулась – искренне, открыто. Как тогда, когда сошла с почтового самолета и сказала: «Мистер Степлтон, я привезла вам вашего сына».
